Все ее называют Бэтти, а она себя просто Эл. В отчем доме водились дети, сутки с ними ее предел. Убегала, в ночи рисуя безупречную тишину, иногда, своей жизнью рискуя, по завилистому двору пробиралась, от солнца щурясь, в тень в тупиковом углу. Прислонялась к стене прохладной и закрывала глаза.
- Ты меня обещал не оставить. Обещал ты. И ты солгал.
Бэтти было всего шестнадцать, а ему уже двадцать три. Он любил играть вечно в карты и был сладок где - то внутри, растекалась по его венам неизвестная пряная смесь. Бэтти с ним холодела, белела, необычен казался весь.
Что ни слово - то лучше скрипки. Что ни шаг - то походкой льва. Бэтти все его, все ошибки за достоинства приняла. И глядела глазами прозрачными на этот подпорченный холст, и казался он ей самым значимым, самым - самым, все было всерьез.
Бэтти сбегала с уроков, оставляла сестер одних. Ей казалось, что время закончится, что разрушится их дивный мир. Ей казалось, что жизнь потребует чего-то большого взамен. И не знала глупышка - девочка, что любовь - это тяжкий плен.
Ей все было безумно ново, каждый шаг, каждый взгляд, каждый вдох. И будильник на пол-седьмого, и ранний воскресный подъем, оправдания маме тихие и укор во взгляде отца. Ей казалось все это лишним, отрезала, рубила слова и сбегала к нему на сутки, оставаясь на целых три. Бэтти, девочка-дева-малютка, он делил любовь на двоих.
Он ругался, что без звонка прибегала к нему ночами, что под окнами до утра караулила палачами. Каждый лишний звук, каждый голос птицы ей хотелось свести с земли, потому что она, как известно, ожидает его шаги.
А ему двадцать три, он красив и статён, что по венам течет и не скажешь сразу. Но у девочек младше мозг отключен, стоит только коснуться их взглядом, или вот постоять молча рядом, или задеть рукавом. Он сидит на окраине в баре и берет коктейль для другой.
- Где ты был? - уставшая Бэтти ничком сидит на скамье, в её голосе не то ревность, не то холод застыл уже.
- Я работал, - спокойно, мирно, обнимает, ведет домой. Ни упрека, ни слова "или"
-Я так хочу быть с тобой, - говорит и слезу утирает, держит руку его, как свечу. "Я уж знаю, я точно знаю, он меня не оставит одну"
Бэтти съезжает по стенке, садится на землю, затем достает пачку винстона, спички. Раздражение к звукам извне компенсирует плеером, только...гаджет сел, и придется терпеть.
- Ты же мне обещал быть до смерти. Неужели вот она - смерть?
Он снимает с нее пальто, туфли, юбку и белый свитер. Ставит в ящик немое кино про Сатурн, Марс и Юпитер. Раздевается, а она жмется, говорит, что пойдет домой. В окно блики легкие солнца, он целует ее в висок.
- Там, где я, там и твой дом, - говорит и впивается в губы. (сопротивляется, сжимает рот) "Вот такой мужчина и нужен, чтобы точно меня сберег. "
Его губы - гранатовый сок. Сладко, горько, безумно близко.
- Доброе утро, мой Сан-Франциско. Доброе утро, мой господин.
"Как же так, обещания низки...Я одна. А он не один! "
А ему двадцать три, он на окраине в баре сидит и глушит десятый шот. И радио без устали трындит, поет, а он обижен, зол, ведь девочка-Бэтти ему кроме поцелуя в висок ничего не дает.
Его подружка, та, для которой коктейль, работает в этом баре - танцует с шестом до трех, он частенько здесь зависает, ведь после она дает ему все, ну, кроме поцелуя в висок.
"Он не уберег... "
И Бэтти сползает, смотрит на небо колючее, как старая шерсть, смотрит из этой тени на залитый солнцем мир.
" Миром правят, конечно, деньги, и какая-то пошлая спесь. Это хуже, наверно, холеры, норм, устоев отсутствие здесь... "
Бэтти плачет, свернется клубочком.
"Вот бы свернулась вся боль. И кто придумал любить идиотов? Кричать, когда уходят, 'постой'? И что за сладость по венам в крови?
Ему было всего двадцать три. Он любовь на двоих делил, если можно сказать 'любовь'.
Выбрал ту стриптизершу из бара, Бэтти-девочка так достала. "Не хочешь по-взрослому? Вали. Бери вещи и уходи"
Ей шестнадцать. И это в память. Это все нельзя удалить. Будет плакать, зализывать раны, прижимая снимки к груди.
Элизабет - Бэтти- Эл.
Это точка. Это предел.
25/7/17 к.а.