Окна омыты локонами хлестких дождей,
Мне мерещится как она стучит по стеклу,
Звонкий, кокетливый звук ее длинных ногтей,
Ни с чем не спутать.
Даже если бы я, вдруг, стал глух,
Ее присутствие вскользь ощущал бы кожей,
Кровь, леденея - кипит, словно угли в венах.
Будто, с подкравшимся роком делишь ложе -
Как перед палачом, дышишь густо, смиренно.
А воздух, масляным комом стоит в гортани -
Незадолго до неё - всегда стихает,
Будто миг - и гром...
Только шорохи, местами,
Выдают, будто шёпотом поют - вещают.
Там и тут, краем глаза, всполох мерещится,
Так бывает если на солнце не щуриться,
Словно заблудшие искры в тенях плещутся.
Цепенеет взгляд - не моргнуть, не зажмуриться.
Дьявольский набат - в висках гудит год от года,
Еле ощутимо веет полынью, сурьмой,
Можжевельником, сандалом, полевым мёдом,
И, шею холодит ветерок, как бриз морской.
Она решает сама когда ей приходить,
Ночами меня будить, проходя сквозь двери,
Сквозь время.
Мне казалось, я не смогу так жить,
Принадлежа той, кому я обязан верить,
Зная о ней лишь крохи.
Она иногда мне,
Присев на подоконник, и прядь смахнув со лба,
Рассказывала о дальних странах и войне,
О том, как с десяток раз горела у столба,
О жизни многовековой, о полной луне,
О глупых картах и неизведанных местах,
Об исторической лжи и тысячах идей,
Нашёптанных ученым и пришедшим к ним в снах,
О приметах, рунах, суевериях, богах,
Инквизиции, орденах, массонах, вере,
О чести меча, бесчестии пули, снегах,
Пустынях, пустошах, вознесении, скверне,
Мирах, не нашедших отражения в книгах,
Беспамятных героях во славу отчизны,
О великих мужах, и спутницах за ними,
О своём проклятии и бессмертной жизни.
Она говорила глядя вдаль, временами,
Отрываясь от страниц словесных дневников,
И, томными, моргнув, кошачьими глазами,
Тихо улыбалась бою настенных часов.
Я вспоминал как она вошла в мою жизнь, тут,
Уместнее, сказать - я в её, эпизодом.
Она говорит - люди, как сорняки растут,
Но, сами чистят себя - такова природа.
Она просила называть её просто - Кей,
Это короткое имя известно давно:
Имя титана во времена античных дней,
Позднее - за рыцарским круглым столом...
Пусть мужское, она вправе выбирать сама
Из всех представленных в мире различных имён.
Она многолика, неизменен лишь талисман -
Турмалин на груди с незапамятных времён.
Я помню ночь знакомства, вернее вечер,
Синее платье-бюстье, открытые плечи,
Тусклый свет в баре, уместней были бы свечи,
Льняные волосы, красное, тост за встречу,
Стоило пригубить, и, я, будто бы, - мечен,
Обречён, избран, дописан полностью - вечен,
Насколько ошеломлён, настолько же беспечен.
Она, в беседе, касалась моих предплечий,
Время застывало, словно олово в формах,
В причудливых формах, словом - молния в песке.
Фразы, как во время отлива перед штормом,
Обнажали душу.
И я понимал - ни с кем,
Никогда, добровольно я не был бы открыт:
Для неё ж - будто мой форзац и был расписан.
Закрыв глаза, нырнуть в анальгетик - не болит,
Ничего не тревожит, вот от слова "совсем".
Знаешь, как зажечь свечу, горит себе горит,
Свет во все уголки льётся.
Она шепчет мне - съем,
Подразумевая люблю, а я ей пою,
Не всегда уместные мои, витые строки.
Совершенно забывая о том, что мою,
Всем естеством мою Кей, раньше звали роком,
Проклятьем, напастью, чумой, грехом, птицей Рух,
Теми страхами, о каких не могли спеть бы
Даже искусные барды - не решались вслух.
Кляли по-разному, но всюду звали - ведьмой.
Люди ведь, до оторопи, боятся того,
Что в силу жизни короткой понять не дано.
Кей говорит, человек - дикое существо,
Сколько не лей ему свет - будет жить где темно,
Хоть и ждёт даров - не умеет их принимать,
А если и берет их - бегло, не вникая.
Говорит, среди нас ей трудно существовать,
Но, попав в стаю - живешь по законам стаи.
Благодарности же вообще лучше не ждать,
Человек извечно считает, что всемогущ,
Ведь, нам же совершенно бестолку объяснять
Истину, что не укладывается в мозгу.
Зачем она рассказывает это мне?
Может быть, потому что научила слушать,
И объяснила, что фраза "истина в вине",
Была о том вине, которым совесть душит.
Хотя признаться, она не брезгует красным,
И, хоть совсем не курит - любит со мной курить.
Не знаю, смог ли б так искренне улыбаться,
Если б как она, смертью приговорён был - жить.
Вот в очередной, летний-что-осенний день,
С такими же дождями, как я Ее встретил,
Меня начала свербить мысль, точно бур, ячмень:
Ночь-ли, день, будто порох заиграл в мушкете-
Выстрела не избежать. Решаю записать
Нашу хронику. Создам некий ориентир,
Памятный холст, пыльный том, родовую печать,
Для наших потомков, ведь человеческий мир -
Моргающий фонарь, как встарь - на исходе жир,
И, пока есть силы - нужно гореть, успевать,
Воскресая, сгорать - пышный фениксовый пир
Сервировать.
Главное, - доподлинно узнать
Глубины её бездонной ведьминой души,
Одурманиться -
пропитаться -
принадлежать.
Я готов в лесной глуши, чтобы слиться в тиши,
Самым высоким деревом стать, и, наблюдать
За просторами её мира, долинами,
Плоскогорьями, пиками, буреломами,
Трепетно любить её до горизонта, и,
Слышать, как она в каждом ветерке, томно мне
Шепчет, кронами шумит, умывает росой,
Целует рассветом, дарит закатную тень.
С багажом вечной мудрости - предстаёт нагой,
Фарфоровой, кожей впитавшей солнечный день,
А в глазах - сокровенные глубины ночи,
Загадочные, как и шерл на её груди.
С ней кажется, что замирает время,
впрочем,
Может так и есть -
вряд ли она предупредит.
Что б рассказать...
Она любит крепкое словцо,
Шутит дерзко, с наглецой, и говорит прямо.
Избегая толп, никогда не прячет лицо,
Вместе с тем, признаться, кокетничает рьяно:
Одевает свой длинный бесформенный пиджак,
Чёрную широкополую шляпку, каблук,
Лёгким жестом, смахнув прядь со лба, Затейливо так, у зеркал, очерчивая ножкой полукруг,
Улыбнётся через плечо, бросит:
- не слишком?
Я же скажу:
- ты очаровательна, мой Свет.
Я с ней, словно влюблённый парижский мальчишка:
В моменте - Je t'aime, и ни до чего дела нет.
В хоть-глаз-коли-какую-тёмную ночь, помню,
Засыпаю у неё на бедре, носом в шрам -
Она всегда забывает о нём, укромный,
На животе.
Задумавшись, гладит по вихрам,
И, наступает абсолютная тишина,
В этот поглощающий штиль, звук её сердца -
Сродни молоту кузнеца.
Склоняется над,
Оглушая вязким шёпотом до конца -
Оцепенев, я внимаю каждому слову,
Каждое эхом вторится в голове сквозь сон.
Проживая этот момент снова и снова,
Я помню все как сейчас, точно заговорён:
Я заклинаю нас ветрами, кровью земли,
Слезами морей, всепоглощающим огнём,
Чтобы ни ангел ни бес повлиять не могли,
Пусть пока дышу - правит нами слово моё.
Пусть долетит до забытых болотных топей,
До непокоренных людьми скалистых вершин,
До истерзанных степей и буянных сопок,
Духи мои, тени мои - вторьте как один:
Я заклинаю нас с одержимостью искать,
Я заклинаю в каждой из жизней находить,
Заклинаю не сбиваясь с пути руку держать,
Заклинаю до последнего вздоха жить,
Заклинаю нас помнить.
Заклинаю - вернись,
С каждым рождением возвращайся,
будь со мной -
Заклинаю.
Теперь, единственный мой, - проснись.
Жизнь ли,
смерть ли,
знай -
Моя любовь будет с тобой.