Я сторонился роли отщепенца,
Прослыв любителем рассеивать хандру:
Возможностью выделывать коленца,
С похожестью на пляски кенгуру.
И общество глядело панибратски:
«Ай, сущий клоун! Славный весельчак!
Он в этом деле – просто сам Вернадский!
К тому еще же, круглый холостяк!»
Мечтательно облизывали губы,
Томящиеся дамы, в телесах.
А я себя назначил однолюбом
Блестящих бусинок в сиреневых глазах.
Их рядом не было, и не было далече…
Преследуем пронзительной тоской,
Я жил бессонницей, роящейся в предплечьях
Дешевой суматохи городской.
Сдувал я прах сгоревших индульгенций
На право удалиться в тишину,
Имея вид, выделывать коленца,
И тем завлечь собой ЕЁ одну.
Как чуден миг! В кругу интриг насмешных
ОНА возникла чистою слезой,
Сбросав во мне все чувства вперемешку,
В сирень переходящей бирюзой.
Я мог бы стать египетской гробницей,
И бригантиной в алых парусах,
Сходя с ума, мечтая раствориться,
В ЕЁ больших сиреневых глазах.
Глаза сравнимы с искренностью неба!
Вернее были некий краткий миг…
Насколько хрупкой оказалась скрепа,
Пробившая дорогу напрямик!
С восторженной частицей плотоядства
ОНА надвинулась откинув всякий страх,
И искорками записного бл…дства
Блеснули бусинки в сиреневых глазах…