Тягостно день протекает за днём,
Не за что больше держаться.
Вот бы погреться немного огнём,
Вот бы поесть, отдышаться.
В каждые сутки дневник я веду,
Всё пишу честно и прямо!
Ставлю число: «Я уж маму не жду –
Милую мамочку, маму!».
Снова потеря: за часом часы,
«Сегодня ушёл дядя Лёша».
Если б потери сложить на весы,
Не было б даже дороже!
Я напрягаю свой слабенький слух,
Стоны вокруг… ах, досада!
Взрослая Я: мне двенадцать без двух
месяцев. Много ли надо?
Я дневники за сестрою веду,
Так, как она всё писала.
Каждая смерть у меня на виду:
Дата – кто умер. И жалость
Сердце сжимает моё без конца,
Мне не столь горько, сколь страшно.
Шесть дней прошло. Я уже и лица
Мамы не помню… А это так важно!
Двигаясь медленно, люди вокруг
Что-то твердят о блокаде,
Но не усилить уже мой испуг,
И не прошу я пощады!
Снова сегодня пишу в дневнике:
«Мир этот кинул Лека».
Ручка трясётся в озябшей руке,
Буквы – не буквы, - калеки.
Следом идёт день ужасней того,
С каждой минутой всё хуже.
«Бабушки нет теперь», боле того
Женя, похоже, простужен.
Ручкой черкаю, весь в инее лист
Хлеба совсем не осталось.
Холодно, больно; но разум мой чист,
Я ни пред кем не упала!
Немцы нам сахар прислали вчера,
Все подошли – а там бомба.
Вот же довольна приславшая мразь!
Многих не дождались дома…
Дни мои, верно, уже сочтены,
Я констатирую горько:
«Умерли все, кто мне были милы,
Таня осталась – и только».
Грустно писать, но пишу: «Я одна.
Скоро должна я уехать»
Нет, я не кину родной Ленинград!
Еду в больницу. На время.
Сорок второй. Скоро кончится всё,
Можно домой возвратиться!
Только куда? И к кому? Невесёл
Дух мой. На что-то б решиться.
Душу терзает былое страдание:
Мама, родные – всё также
Необходимы. Ну что может Таня?
Без Вас бессильна я даже!
Слёзы в смятеньи текут на страницы,
Каждую запись я помню!
Помню и голос, и трепет, и лица –
Память не смоется болью!
26 января 2010 года