Вот неожиданно узнаю, что Димка, Дмитрий Евгеньевич Межевич, умер. Это печальное событие случилось 8 марта 2017 года. Ему было 76 лет.
Откуда я знаю его, о том, что он есть, а теперь уже - был.
Перед началом войны отец был командирован в Западную Белоруссию, в город Лида, откуда мы были эвакуированы буквально в самом начале, в самые первые дни Великой Отечественной Войны.
До дома бабушки добрались чудом. Уезжали из Лиды втроём, а приехали вчетвером, так как в дороге у мамы начались схватки, нас ссадили с поезда, и мама родила девочку.
Мы идём к бабушке, а бабушка сама нам навстречу идёт. Она шла на вокзал.
Не было тогда семьи, в которой бы не ждали своих родных, пусть раненых, но живых, или весточку от них. На вокзал приходили поезда с ранеными, их сразу увозили в госпиталь, и люди с надеждой встретить либо родных , либо знакомых, в разговорах с ними что- то услышать,
мало ли, как бывает, а вдруг виделись, что-то слышали, и шли в это место с надеждой.
Может быть это банально, так как я много раз слышала похожие истории , как эшелон попадал под обстрел, и люди погибали. Но с нами точно такая история случилась: поезд, с которого нас ссадили, попал под бомбёжку. Отцу так и сообщили, что его семья погибла во время эвакуации. Посадить нас в теплушку он не мог, был на задании, и нам помог его товарищ, который прибежал со словами: Оля, быстро собирайся, я посажу вас на поезд.
Отец один раз приезжал в родной дом, где мы теперь жили у бабушки с дедушкой, я помню, как он, сидя на табурете напротив окна, чистил оружие. Я подошла к нему, а он тихонечко отодвинул меня. Потом уехал, уже на фронт, и зимой 1942 года пришла похоронка.
Бабушка была крута характером, мама терпела. Но не выдержала и решила уйти.
Была у мамы подруга Галина Снегирь. Жила она с матерью и сынишкой в посёлке «Заветы Ильича» на улице Заречной. К тому времени умер её отец, и погиб муж. Девятиметровая комнатка была свободна, и мы переехали в неё.
Не бог весть, какое у мамы было имущество: кровать с блестящими никелированными шишками, высокая керосиновая десятилинейная лампа с красивым розовым абажуром да ручная швейная машинка.
С левой стороны поставили кровать, лампу в передний правый угол. Небольшой хозяйский столик у окна застелили газетой. Этажерка с книжками и небольшое овальное зеркало. А налево у стены стоял большой , тоже хозяйский, сундук, на котором я спала.
К тому времени я уже перешла во второй класс, сестрёнка ещё не училась. И в тот вечер, когда переезд был закончен, и все немногочисленные пожитки были поставлены на свои места, мама села с нами на кровать, обняла нас, и такое горькое чувство вдруг нас охватило, что мы горько заплакали.
Тётя Галя жила со своей мамой, Анной Ефимовной, и работала в больничной аптеке фармацевтом. Её сынишка Владик был ровесником моей младшей сестрёнки.
Анна Ефимовна, в девичестве Фабристова, а в замужестве Межевич, была родом из Белоруссии. Отец её был фельдшером.
Говорила она с белорусским выговором, например, не брюки, а бруки. На ней держалось всё домашнее хозяйство: две комолых, длинношерстных козы - Милка и Фрида, и пять кур.
В то время скотина была почти в каждом доме. Коз и коров отгоняли на пастбище в сопровождении пастуха. Вечерами женщины выходили встречать кто первое, кто второе, кто третье стадо. Коров, конечно, было меньше, но козы почти в каждом дворе.
А сейчас там, где были пастбища, заброшенный завод "Химволокно" и разросшийся вокруг него город.
А ещё огород, он тоже и сажался и растился ею. «Ох, ох»,- жаловалась Анна Ефимовна,-« ноги, как палки, руки, как грабли, голова, как каструля…». Но через некоторое время она уже,что-то делая, пела « ах, зачем эта ночь так была хороша» или читала и плакала над судьбой Анны Карениной.
Летом Милку и Фриду каждый день отгоняла в стадо. Кур регулярно щупала на наличие яиц. Коз доила. И немного продавала. За молоком, через день- два, приходила приятельница Анны Ефимовны Федосья.
Федосья была глуховата, разговаривала громко, закрывая глаза, и каждый её приход сопровождался громкоголосыми и слёзными жалобами на дочь, и Анна Ефимовна после её ухода причитала: «Ах, боже ж мой, божечки, одурыла она всю мою голову!»
И, конечно, кухня. А к продуктам и ко всему, что касалось съестного, отношение было более, чем бережное. Даже, выпив стакан чаю с молоком и сполоснув его, ополоски никогда не выливались вон, а сливались в отдельную посуду, для коз. Очистки от картошки, она говорила- ошурки, тоже шли на корм козам и курам. Всё шло в пользу.
Она любила рассказывать о своей молодости, о том с каким волнением перед каждым праздником ожидался пригласительный билет на бал в Частное собрание, о том, какие женихи предлагали ей руку и сердце, как она выбрала Иосифа Межевич, с которым потом много поездила по железным дорогам от Кричева до Ахтубы.
Рассказывала, как во время войны, лишь объявляли воздушную тревогу, и начинала завывать сирена, выбрасывала за порог все кастрюли, чтобы было в чём сварить кулеш, если, вдруг, в дом попадёт бомба.
Хранила вещи из своего приданого и платья своей молодости, и одно такое платье она достала из сундука под Новый год, когда у меня в школе должен был состояться новогодний карнавал.
Мне было семнадцать лет, меня утянули в это платье. Платье - настоящее произведение искусства и швейного мастерства: отдельно одевался низ, на подкладке, на крючочках , и верх тоже самое. Светло-жёлтого цвета, украшено кружевом, конечно, длинное, как сейчас говорят - в пол, и с небольшим шлейфом, полностью закрытое, ворот почти под подбородок. Я в нём едва дышала.
Мне подобрали и закололи волосы, карнавальную маску. В тот вечер от мальчика, который мне очень нравился, я получила записку: «Однако, костюм у тебя был довольно хорош», которую я долго хранила.
Когда я выходила замуж, Анна Ефимовна подарила мне полотенце из своего приданого с вышитыми крестиком её инициалами А. Ф. – Анна Фабристова.
У Анны Ефимовны было трое детей: тётя Галя, сын Женя и дочка Валечка, которая умерла рано, и не было дня, чтобы Анна Ефимовна её не вспомнила самыми хорошими словами: - «Ах, какой это был ребёнок!»,- с любовью и грустью говорила она и сожалела, что Галя совсем другая. С Галей у них шла постоянная вражда.
Женя был хорошим и любимым всегда. Он жил в Москве, работал в Министерстве Путей Сообщения, никогда не забывал о матери, они постоянно переписывались, их переписка, сколько помню, никогда не прерывалась.
Ежегодно во время отпуска он совершал большие поездки по стране, а в конце отпуска обязательно приезжал к маме. Она варила ему эскалопы, сбивала на десерт муссы то вишнёвыё, то малиновые и в обед обязательно ставила на стол графинчик с водочкой и небольшую серебряную рюмочку на ножке.
Он отдыхал от дороги и работы, ходил в лес и на нашу речушку Став искупаться, курил, набивая папиросные гильзы душистым табаком, и писал поэму в стихах о своём любимом герое Валерии Чкалове, черновики которой иногда читал тёте Гале и моей маме.
Он считал себя непризнанным поэтом, а читая других, уже изданных, делал пометки на полях, порой совсем нелестные.
Дядя Женя был женат, жену звали Ара, она родила ему четырёх сыновей: Феликса, Валерия, названного в честь кумира дяди Жени Валерия Чкалова, и двойняшек Севку и Димку. Ничего не знаю ни о Феликсе, ни о Валерии, ни о Севе, но, думаю, что Димка был у него любимым сыном, и однажды дядя Женя приехал с ним.
Это был мальчик лет восьми или девяти, худенький и бледный. Уже тогда он бредил Вертинским и, может быть, желая найти поддержку своим вкусам, всё спрашивал то мою маму, то тётю Галю: « А вам нравится Вертинский?»- и, получив положительный ответ, оставался доволен. А кому же тогда не нравился Вертинский.
Он уже с детских лет определил себе стезю барда и артиста.
Шло время, мы выросли и разъехались.
Уехала я, выйдя замуж. Уехала сестра и через какое-то время забрала к себе маму. Умерла Анна Ефимовна. Снесли наш дом и дом рядом, построив на свободной площади девятиэтажный. Получила новую квартиру в новом доме тётя Галя.
Мы с ней некоторое время переписывались, потом переписка как-то сама собой прекратилась.
В одном письме тётя Галя писала, что приезжал Димка похоронить урну с прахом отца в могиле Анны Ефимовны, как завещал Евгений Иосифович.
Евгения Иосифовича последний раз я видела осенью 1974 года. После восьмимесячной командировки мы возвращались в Союз, мама приехала в Москву нас встречать. И я первый и единственный раз была у него в квартире на Баумана, о которой слышала с детства.
Как позже я узнала, бывал здесь и Володя Высоцкий с Мариной Влади.
Вся небольшая комната, в которой мы разговаривали, была буквально завалена и чистой, и исписанной бумагой, видно было, что он ещё пишет, и что это не хобби, а необходимая потребность души.
Интересно, что стало с его поэмой, дописал ли её, издал ли, или она и другие его сочинения так и не увидели свет.
Расспрашивал о житье, о впечатлениях об Италии, посетовал, на то, что разгромили выставку художников, и как это не по-людски.
О себе сказал, что у него всё хорошо, и что ещё он занимается зимним плаванием, здоровье позволяет.
Я спросила о Димке, он ответил, что сейчас он где-то с концертами.
Так я его и не видела больше ни разу. Так и остался он в моей памяти мальчиком Димкой. Из Интернета знала, что он стал и бардом, и актёром Театра на Таганке, и снимается в кино и, когда Юрий Любимов из театра ушёл, то ушёл вместе с ним, или вслед за ним. Так и не могу себе его представить Дмитрием Евгеньевичем.
Вот такие воспоминания.
П.С.
Смотрю видео из программы Севы Новгородцева Севалогия 2005.07.23. Узнаю в Диме черты отца, только Евгений Иосифович был респектабельным мужчиной, выше ростом, солиднее, представительнее, не смотря на то, что ходил, опираясь на клюшку, так как еще в детстве лишился ноги, и у него был протез.
А видео его концерта в ЦАП 09.02. 2017г. Он, как взъерошенный московский воробышек.
И другие видео с Дмитрием Межевич , особенно, квартирные, ну, такая досада берёт и обида, что не в шибко каком достатке живут наши талантливые, скромные и любимые актёры.
А Дима не жаловался - если достаточно денег, чтобы рассчитаться за электричество и прочие услуги, то и хорошо, то жить можно.
Сколько скромности, мягкости, интеллигентности, непритязательности. Димка, Дима, Дмитрий Евгеньевич, царства тебе небесного и покоя вечного!
14.07.2017г