"А всё ли начиналось со Слова? Иногда кажется, что мысль, опережая рубежи, установленные кем-то чужим, уходит в свободный полёт. Зачем слова, зачем эти звуко- и букво-передающие символы, мешающие свободному полёту. Мгновенная вспышка мысли освещает толщу веков, проникает в суть первых предков, а, иногда, кажется видит будущее своих озарений.
Слово ли было в начале? Вспоминая Бога, мы шевелим губами, запёкшимися во грехе, но не говорим, а веруем, не произносим, а поклоняемся, не восхваляем, а чтим.
Прав ли был евангелист Иоанн? Бог-создатель занялся промыслом, создав наш мир, но не слово дал человеку в начале, а веру, не эмоции, обжигающие и леденящие, а свечу души".
"Когда мы говорим слово "он", не Бога ли мы видим в каждом? Когда мы говорим "она", не душу ли мы созерцаем, разлитую во Вселенной?
Начертав букву закона, мы должны знать, что это свет истинный, воплощённый в Слове.
Начертав слово "Любовь", мы помнить должны о жертве того, кто несёт свет любви.
Значит, закон любви озаряет нашу жизнь жертвенным светом и не познавать его надо, а принимать, не сгорать в нём, а быть светильником его".
Я отложил ручку и отхлебнул остывший чай из чашки. На часах было пол двенадцатого ночи. Тишина окружала со всех сторон света, и только щёлкали часы, отсчитывая обычные секунды и минуты. В этой тишине не писалось, хотя внутри что-то всё время дрожало, скреблось в висках, ворочалось под языком. Это "что-то" мешало спать.
Ему припомнилось священное писание,
когда в живот входили каблуки.
Не помнил только, кто же нёс страдание,
ну, а его топтали у реки...
Весенний день не предвещал раскаяний.
но всё же он пришёл. чтоб исцелять.
Ему вослед собаки жадно лаяли,
смолкая лишь из мисок кровь лакать.
Он шёл по бездорожью старой улицы,
и пьяно вслед калитки дребезжали,
и хохотали зло вдогонку курицы,
и мальчики со свистом вслед бежали.
Завалинки, завалинки, завалинки...
Он храм искал, но лишь вертеп нашёл.
В углу алтарный крест пылился старенький,
а посреди стоял разгульный стол.
Который год здесь не желали проповедь
и дико улыбались сквозь бельмо.
Здесь пить предпочитают, а не петь,
и караулят водку у сельпо.
Давай, гуляй, шуми деревня беззаботная -
твой праздник, твой удел и твой закон.
Ты в этот день безумствуешь охотнее,
так ведь и негде Богу бить поклон.
Резвится вся деревня на халяву -
весёлый круг взлохмаченных голов.
Теперь бы голытьбе резню на славу,
а после помянуть жильцов гробов.
Но вдруг распался круг на два забора
и в этом переулке мрачных лиц
сверкнули два зрачка, как два укора
и тут же тонких рук коснулись ниц.
И полились слова, небес достойные
и голос о любви шептал дрожа.
Но не дрожат иуд глаза запойные
и руки ищут сталь и боль ножа.
В тумане прозревают лишь блаженные
и за стеной тулупов скрылся плащ.
Смеялись долго пацаны, наверно,
и в смехе затерялся женский плач.
Пропахшие махоркой, потом, брагою
стояли удивлённо мужики -
лежал так тихо, пятницей распятою,
на них так и не поднявший руки...
По пятницам все сыновья страдания
лежат крестом на паперти реки,
и мнится им священное писание,
когда живот таранят каблуки...
1990