Знойный ветер лепил из пылинок барханы,
наводил на песок ослепительный глянец,
погонял караван и зализывал раны
от змеиных следов. Беспокойный афганец
все пылил и пылил с упоением фена,
замусоривал шерсть вереницей колючек
на верблюжьем меху. Смачно капала пена
из окладистых губ. Долгим веком навьючен,
этот старый верблюд уж не помнил дорогу.
Если что-то и помнил, то холод канала
на мослах и губах, да хозяйскую ногу
на линялом боку... Жизни вечности мало.
Тает след на песке в караванном пути.
Солнце слепит все то же, пустыня все та же,
только ты изменился, и время в чести
от текущего дня до последнего ража.
Испаряясь в жаре, роговая гюрза
провожает хвостом эшелон каравана,
и горчицей съедает верблюжьи глаза
иллюзорная пыль голубого обмана.
Это путь подошел до озерного рая,
чтоб навек обессилев, ты и к водам приник,
и в последнем глотке увидал, умирая,
как летучие рыбы легли на плавник.