хочешь — закрой свои, цвета неба над фьордами, не смотри, и захлебнись тишиной.
всё, что в наших руках — морок, туман, бьющий о скалы льдистый оскал морей.
опоясанных вечным холодом, сколько под ним погребено железных рёбер
и сгнивших сердец кораблей, пристанище хладнокровных детей и потерявшихся моряков.
не помянуть имён, всё только дрожащий сон, склоненный над нами в материнский укор, целует в лоб,
испуская последний стон, как голос скерещущих мачт, пахнем кровью и чешуёй.
Ной не взял бы нас в свой ковчег, даже если бы с небесной оси падали, к ногам его, золотистые звёзды.
я родился где-то на дне, под толщей мерцающего песка, бежевый бисер греха
из непорочных алеющих вод, опустошенных утроб девятимесячной ношей и от этого только горше.
угольное остриё зрачка не режет кожу, её стирает наждак.
жаль, белый мрамор костей, их снежных вершин, по-прежнему недостижим,
внутрилимфовый интим единения тел, штрих пунктирная выступающего хребта, разделила на два, я разделю ещё.
множество собранное для одного, чем не линия мажино, где я один против всех, но не воин.
твоя чайная роза седьмого швейного позвонка, между пальцами залегла,
пока безжалостный март пожирал тепло человечье,
а я нечто вечное, прикасаясь пропускал сквозь себя, но сейчас я ловлю только тень.
разве не жестока судьба, в которой память только выцветшее кино, не давая сойти с ума.
чем так плохо безумство? будто я собирался исписывать стены масляной краской.
повторяя одно и тоже, что было всего дороже и останется только пятно, где ничего не разобрать.
и до которого больше некому дела.
но, по прошествии стольких лет, мне не вспомнить лица, затмение лунное на три четверти не имеющее конца.
как не имеют мои попытки бросить писать, писать не пить,
не издыхать в луже утробного бурбона закатывая глаза.
сегодня пятница или среда, пятница от слова пьяница.
пьяница от слова лица, смотрящие с осуждением, а ты пред ними маленький и распятый.
вот и сейчас я выплёскиваю стакан чернил, как троянский конь свою смертоносную ношу.
дрожащие строчки, не последние, потерявшие адресата, чтобы они растерзали своими когтями всех до кого доберутся.
осядут внутри хрусталика, хищными птицами выжидающими —
ждут контакта глаза в глаза и закружатся белыми стаями, по этой червонной земле, не приближая тебя ко мне ни на йоту.
ни на дюйм толстой веревки, обмотанной на мешке не прошедших отбор котят.