1
Ну, приступаем. В третий класс
обычного района городского
пришел малыш. Он был глазаст.
Пройдя сквозь озерцо людского
вниманья, сел он в первый раз
за парту в школе, самой старой.
Но - маленькой. Два этажа.
Казалось мне, всевышним даром,
та школа. В шуме галдежа,
она свалилась просто - даром.
Вела учительница. Сел
за третью парту. Садик в окна.
Он бурно в окна зеленел.
А небо надо мной бездонно.
Я ощущений переел.
На перемене он ко мне.
Представился. Пожали руки.
Домой вернулся. При Луне
я думал, он же близорукий.
Но славно быть в одном звене.
И наша дружба началась.
На переменах мы мечтали
о звездах в Небе. В жизнь вжилась.
Мы в облаках тогда витали.
А дружба в душу ворвалась.
Зима. Мы входим в Планетарий.
А перед нами человек.
- Чего вам надо? - Мы в ударе.
Мы продолжаем наш набег.
- Ну, что? Пойдемте в колумбарий. -
А колумбарий у него -
кружок. Гляди. Не прогадаешь.
Он из юдоли бытовой
на Небо смотрит. Повидаешь
с ним множество планет - всего.
Там было холодно и сыро.
И мальчики точили там
предметы, нужные для Мира.
Вернее вход, чтоб быть вот там.
А в Космосе играла Лира.
Но это было далеко
от нас. Мы медленно взрослели,
и это было нелегко,
но все же мы к заветной цели,
хоть растоянье велико,
мы, дружески, вовсю, стремились.
Я помню третий класс. Весна.
Мы к Мише Слугину ввалились,
и било Солнце от окна.
Мы «Битлз» слушали - грузились,
ведь только то его братан,
большой, и крупный парень. С нами
он слушал пенье англичан,
в своей родительской хибаре
меж нами был как великан.
А папа только что привез
магнитофон. Он был в Египте.
Ну нам то был анабиоз -
сценарий в нашем манускрипте.
А Миша «Битлз» в жизнь принес.
Я помню как орал я им,
как будто что то понимаю,
мелодьи «Битлз». Затаим
дыхание… я поломаю
ваш интерес непредставим.
2
Двенадцатого Апреля
идет урок. Вдруг - скопом - нас
выводят на простор. От хмеля,
без всяческих тягот - баляс -
сказали нам… мы одурели…
Гагарин в космос улетел…
Мы все захлопали в ладоши.
Я бы, тогда бы, захотел
быть с ним. И космонавтом - тоже.
Весь класс сейчас же загудел.
Вот что случилось в этот день.
Домой я прибежал, и сразу
я понял, что взята ступень
для человечества. Ни разу,
ведь не было? Полет - мишень.
Я пожалел что бросил Космос.
Ну, что поделаешь. Терпи.
Мне было это все знакомо.
Ведь брат мой. Старший. Поскорби.
Я ждал от брата перелома.
Напрасно. Он такой подлец…
наверно с самого рожденья…
он кровушкой моей игрец.
Но будет что то, без прощенья.
Он с маленькими лишь борец.
Он ждал меня. И он скучал.
А я пришел. Он сразу двинул
по животу. Он так играл.
Я убежал, хоть опрокинул
я стул. Я в туалете зарыдал…
Он, гад паршивый. И - осел.
Не понимает, как мне больно?
Родился раньше. Очень зол.
Я маме расскажу. Довольно.
За ужином я все довел
до мамы. Малость пожурила…
и обняла его… вот так.
У мамы вмиг переварилось.
И сердце бьется. Мирно. В такт.
Она ж его боготворила.
Мне надо ждать четыре года,
пока я брату отомщу.
Пинул ботинком я урода.
Он заорал… себе польщу…
Вот так у нас. Для обихода.
С тех пор и потекло мне счастье.
Брат мой нападки прекратил.
Теперь идут ему напасти.
Он сумасшедший… он - дебил…
А Бог ему воздал печатью.
Сияет. Пряменько. На лбу.
Он вор. Он мамочку ограбил,
когда попала в ту толпу
покойников… он против правил
присвоил деньги… И в гробу,
наверно, мамочке не спиться.
Наверно, думает она,
как так? Неужели надо сбиться?
Она, наверно, смущена.
Но крутит смерть большие спицы:
- Всех я на свете уловлю. -
Крути - крути. Шли нам проклятья.
Мы живы. Я возобновлю
рассказ. С какой же стати
молчать? Молчанием я кривлю.
3
Представьте школьный, узкий двор.
Мы вышли сзади нашей школы
на маленький, но все ж простор.
Мне Небо делает уколы
из облаков. Беру фавор.
И лето близиться. В штанишках
я. Он со мной сидит.
Мне горько. У меня мыслишки -
его штаны… солидный вид…
Болтаем. Входит шаромыжка,
и к нам идет. Он старше нас,
наверно, года на четыре…
хватает - быстрый… без прикрас…
здоровый… и в плечах он шире…
а с виду глуп… и толстомяс…
Я тут же вмешиваюсь в бой,
а он рычит: - Щас ты получишь… -
А я не знаю… что со мной…
и… страх… зачем меня он мучит…
о… Господи… о… Боже мой…
А он уходит со двора.
Встает в пыли… а глаза мне смотрит…
Он тихо говорит: - Пора… -
Меня собою опозоря…
И… стыд… до самого нутра…
Я больше никогда не мог
так подчиниться страху боли.
Я запер страх свой на замок.
А друг ходил в том ореоле,
что я забздел, как сосунок…
Но было это так давно,
что, кажется, забыл об этом.
Купи ж хорошее вино,
и к бабе… и она раздета.
Живи по-полной - продувно.
Да нет не так… Я по ночам
все думаю про этот случай.
И представляется очам,
чего-то высшего, получше,
чем было это. Ясно вам?
Он встал. Ушел. Ни капли крови.
Он был доволен, тем что я
забздел… позорно… Запах нови
его тот час же, воспоя,
был восхитителен. Фиговей,
мне не было. Он королем
вышагивал передо мною.
А я носился мотылем
пред ним. Я ничего не стою.
Я представал сплошным нулем.
Я на себе ношу свой грех.
Ведь было это в третьем классе.
Быть может вызовет ваш смех
мои суровые напасти.
Представить, что за неуспех?
Не для меня, поверьте, люди.
Вот бабушка его. В пенсне.
Весь класс вела так, чтоб паскуде
хотя бы плохо было - мне.
И это было лишь прелюдьей.
Она с собраньем исключила
меня из пионеров. Так
со мною жестко поступила
она. Я плакал… Милый сердцу знак.
Меня же ночью защепило…
4
А бабушка его? Поныне
я не люблю ее. Вот - фрукт…
Подумаю, кровь моя стынет.
Она советский, тот продукт.
Посмотрит - душу с сердцем вынет.
Старушка, с злобным темным взглядом.
Ну что вы? Оторопь берет?
По всяческим ее раскладам
ты чуешь: - Ленинцы! Вперед! -
Кровавый вкус, когда с ней рядом,
идешь, сидишь, иль говоришь.
Мой друг в своей книжонке, жалкой,
от всей души благодарит
ее, о Ленине трещалку.
Она вас быстро задурит.
Книжонка страшная, а прежде
чем вы прочтете, вот оно,
начните, и конец надежде,
от друга, явное г-но,
про бабушку. Откройте вежды,
повеет радостью его.
Спич бабушке! О, это нечто,
столь подлое, но, бытово,
присоченная помета,
написанная боево.
В стишке о бабушке читаем,
что бабушка была права,
в буденовке (мы заглотаем)
с товарищами (все права)
мы в хату. Быстро заметаем
зерно, курей, корову, все
Советам. А в нее стреляли,
но промахнулись, е-мое…
- А, словно мы там погуляли! -
Тут правда-матка. Есть зверье,
которое, как прыгнет… зубы
обнажены… вонзились в кровь…
польется красная голуба…
зальет весь пол… и вся любовь
накроет нас… оттуда трупы…
Бабаня, хорошо тебе,
когда клянется только внучек?
Убийств, предательств, гор цепей,
он знает, повернется ключик,
и бабушка стоит в гербе
россиюшки, с гримасой звесркой.
- Эй, бабушка, тебе привет. -
Что сделаешь? Одной вы веры.
А внучек машет нам в ответ.
Ох, бабки, внучки - изуверы.
Я б никогда не посвящал
стишки бабане. Если нужно
я б дуба без сомненья дал,
и не ходил так, наружно,
как будто бы на пьедестал
взошел. А пьедестала нету…
И все что сделано - дерьмо.
Бабаня с внуком канут в Лету,
прокручивающее их. Темно.
А он оставит мету,
когда я вспомню те года.
Когда меня ловила бабка.
Мне было страшно. Иногда.
Как тяжелела ее папка.
Но годы льются, как вода.
5
Стихи пока мы не писали.
Мы - маленькие. Мы, потом,
из тьмы безмолвья воскресали,
и двинулись вперед - гуртом.
А души наши закипали.
Он был мне настоящий друг.
Не часто. Впрочем - очень редко.
А бабушке был кровный внук.
Возьмите это на заметку.
Она ж была среди подлюг,
наверно, первой в своем роде.
Он и хотел бы быть со мной,
но все что есть в самой природе
корежит образ - образ мой.
Дружили мы в водовороте
событий в Мире. Слушал я
приемник. Узнавал о многом,
и в классе с ним же, затаясь,
рассказывал ему о долгом
пути для инобытия.
Он принимал меня в штыки.
Он ничего не знал. Не верил.
- На родине моей, грехи?
Не убеждай. Ты так уверен? -
Весь Мир… и тут… большевики?
Все бабушка, домашний монстр,
сбивала мальчика. Я видел,
какой немыслимый нарост
на нем. Старуху ненавидел.
А для меня вставал вопрос,
выходит так что он и я
все отдаляемся от Мира.
Он остается тут, гния.
Я - далеко от конвоиров.
Что жизнь? Другая колея…
Но это было много позже,
когда мы перешли в седьмой.
Но Мир по-разному разложен.
Мой - ярок. Он, боюсь, что тьмой -
что путь его во тьму заложен.
Я ясно понимал в седьмом,
что он то тут. А я - на Запад.
Что стенка. Только биться лбом.
И что «совки» все будут цапать
в отсеке этом колдовском.
Когда я книжку прочитал,
я понял, он пропащий парень.
Тогда я понял, что сигнал
я в третьем классе, в том угаре,
навеки с горечью узнал.
Он? Пробоялся. Я? Не струсил…
Я приходил к нему. Я знал,
подобострастье - вот тот узел,
в котором он же увязал.
Он Мир до крошечки заузил.
Скажите мне, кто прав из нас?
А кто не прав? Скажите правду.
Кто выбрал правильный баланс?
И кто тут лжет? Я жду тираду.
Ну, кто же? Не жалейте ляс.
Вот то-то же. Предрешено,
всю жизнь увиливать. Все бельма
таращить в мутное окно.
И спрашивать себя. Вот тема,
в которой все предрешено.
11 - 13 июля 2017