***
Ихтиофауна асфальтовой реки
не что иное как автомобили.
А потому привыкли мужики
к буграм и кочкам и дорожной пыли.
Река содержит окислы свинца,
частицы серы, окись углерода.
Её вода, как слёзы мертвеца.
В ней жизни нет в любое время года.
Все русла рек стремятся в океан.
Безводные, и те не исключенье.
Я вас прошу открыть хотя бы кран
для пересохших русел орошенья.
Как в эту сушь завидую порой
я непростой судьбе подводной лодки
и даже серо-жёлто-голубой
в пресервы запакованной селёдке.
Сквозь груду дней сочится ручеёк –
ручей потерь, обид и расставаний.
Душа трепещет, словно мотылёк,
от ужаса глубин и расстояний.
Бежит река, асфальтовый поток,
стеснённая в движеньи берегами,
а я всё пью их каменный глоток,
и будоражу душу пустяками.
***
Налей мне, друг!
Накапай корвалол!
Плесни в стакан на донце, ради Бога!
И, может, несмотря на произвол
я задержусь в паденьи, хоть немного.
Я обращаюсь вглубь, чтоб слышать "да",
чтоб не копить неловкое наследство,
поскольку всё уходит в никуда,
и без следа – особенно эстетство!
Решишься – полной мерой заплати!
А там, попробуй, стань почти что Богом.
Лети мой стих, лети, лети, лети –
всё может быть началом и итогом.
Что ты во мне? Лишь только сердцу боль!
Зачем мне боль, когда дышать не в силах,
когда в словах и в восклицаньях коль
жизнь как песок в приливах и отливах.
Подлей мне, друг, чего-нибудь ещё –
плесни в стакан тепло воспоминаний.
Я верю – этот жест предвосхищён
какими-нибудь прошлыми веками.
Зачем мне то, чего не в силах взять?
Тем паче то, что никому не нужно?
Скажи, за что я должен умирать,
а жить так непонятно и натужно?
Ответьте мне, коль это всё не бред,
из истины не делая секрета.
Хотя, молчанье тоже есть ответ.
Или, по крайней мере, тень ответа.
Мне говорят: «В начале было сло …»,
хотят сказать: «В начале было Слово».
Но почему я думаю про Зло?
Мне непонятно, что всему основа!
Бог создавал бессмертными людей,
но подарил творенью жизнь такую,
как будто среди множества идей
так трудно было воплотить другую?
Зачем? За что? Какой потехи для
я изнываю под бездонным небом,
ища слова и что-то говоря,
питаясь горьким, но насущным хлебом.
Скажи, за что? Я должен это знать!
Зачем во мне подрагивает сердце?
За всё за это надо отвечать!
Но может ты не любишь иноверцев?
Тогда скажи, что ты такое есть,
и в чем моё, скажи, тебе подобье?
Неужто жизнь есть только просто месть,
что насыщаема одной живою кровью?
И плотью, и страданьем и костьми,
и ей приятен сладкий запах тлена?
Скажи, зачем мы созданы людьми,
и прокляты до оного колена!
Таков расклад, и где искать ответ,
как веровать в добро и справедливость.
Хотя, постой! Я за десятки лет,
пожалуй, испытал любовь и милость.
Я жив не тем, что в этом польза есть.
И тешусь интересами иными.
И допускаю, что благая весть
изложена одними запятыми.
Что там нет слов, и звуков даже нет.
Но я б её зачислил в ранг напасти,
когда б она, как мертвенный предмет
лишилась и волнения, и страсти.
И я не в праве только лишь стенать
и сетовать на жуть мироустройства,
коль вправе жить и вправе умирать,
и чувствовать о жизни беспокойство.
***