Настала ночь, слепая пустота,
Перерожденье дня, но без подсветки.
Здесь даже осень далеко не та
И падает листва с земли на ветки.
Поспорили шатен и альбинос
О том, кто самый серый. Оба правы.
Здесь темнотой назначены под снос
Все крыши, все границы и заставы.
Сейчас ей все подвластно от и до,
Но лишь едва заметно на востоке
Разлито драгоценное бордо
По каменной тяжелой притолоке.
Его ручьи сливаются в один,
А между ними прячется, как заяц,
То зеркало, в которое глядим,
В дорогу рано утром собираясь.
Вокруг него стальные облака
Нетерпеливо ждут, дрожа от страсти,
Когда лукавый тролль исподтишка
Расколет это зеркало на части.
И части, как холодная роса,
Опустятся на спящих и неспящих,
Наполнят воспаленные глаза,
Которые уже от настоящих
Фальшивых не способны отличить.
И явятся из древнего подполья
Портреты лиц, назначенные жить
Под сердцем, меж сомнением и болью.
Вот шествуют их грозные ряды,
Пугая отвращением изгоев:
От одного остался только дым,
Второй слегка переиграл в "героев",
А третий душу обмакнул в мазут,
За что живьем и замурован в стену.
Вот толпы гладиаторов ползут
На четвереньках на свою арену,
Вот лавочник вонзает нож в арбуз
И про себя смеется: бедный Йорик!
А вот парашютиста тяжкий груз
Пикирует на мирно спящий дворик,
Вот староста с повязкой на руке
Ведет свою сестру на распродажу,
Вот патриарх прощает в кабаке
Насилие, предательство и кражу.
Безумный сторож воет при луне,
У кик-боксера склонности к стриптизу,
Дантист плывет в породистой слюне,
А гинеколог в том же, только снизу.
Регулировщик мясо продает
Из-под колес разбитой иномарки,
И кажется - уже который год,
Как пользуются спросом эти шкварки.
И снова этот строй, за кругом круг,
Нет у рядов начала и финала.
Есть только с плеткой маленький пастух,
Идущий как ни в чем и не бывало.
А что еще? Искрится фитилек,
Текут рекой желудочные соки
И терпкого бордо кровоподтек
Все явственнее виден на востоке.
Его ручьи уже слились в один,
А вслед за ним стекает по березам
То зеркало, в которое глядим,
Когда не верим радиопрогнозам.
Все ярче отражаются огни
Осколками стекла на роговице,
Когда для темноты жандармы-дни
Устраивают новые границы,
Метут ее, как сор, в свое ведро,
Развеивая по ветру над полем,
А в памяти за черною дырой
Лежат портреты крошевом стекольным.
Взрываются незрячие глаза,
Выплескивая алые фонтаны,
И падает холодная роса
На их незаживающие раны.
А люди обращают в небеса
Свои глазницы с выкриком истошным
И получают новые глаза
Под сердцем, между будущим и прошлым.
2000