Прежде Мэри была другой — по ночам выходя на балкон,
До рассвета считала звёзды, а не дешёвый коньяк глушила,
Надевала цветастые платья и шляпки, да и в лексикон
Не прокрадывалась кабацкая матершина.
Прежде Мэри любила петь — ставя в плеер заезженный диск,
Подпевала хитам Мадонны, Фрэнка Синатры, чуть реже — Стинга...
Но однажды проснулась немой. И ненужными стали CD
И от матери ей доставшиеся пластинки.
Мэри вмиг поменяла стиль. В гардеробе её — чернота;
А цветастые платья резко сменились чулками в сетку
И глубокими декольте. Отныне она только так
Выходила из дома (а ведь была домоседкой).
Мэри пьёт, как вокзальный бомж, а напившись, рыдает взахлёб,
Посетителей бара в шок и смятение повергая,
И подруги разводят с ней спасительный дружеский трёп —
Что ж, мол, делаешь ты с собой, дорогая...
Мэри жадно целует всех, кто позарится на неё,
И царапает спины им, и кричит, и дрожит в экстазе,
А затем подбирает с пола сумочку, юбку, бельё
И, одевшись, уходит прочь, не моргнув и глазом.
Прежде Мэри была другой — по ночам не писала стихов,
От которых наутро ей и самой становилось жутко
И тошнило похлеще, чем от самых слащавых духов...
Прежде Мэри была собой,
А не проституткой.