Отправившись в 1864 г. в город Верный, где формировался отряд, Черняев приступил к своей задаче с весьма ограниченными средствами; расходы по экспедиции должны были покрываться остатками интендантских сумм Западносибирского округа. Небольшой отряд Черняева захватил крепость Аулие-Ата и взял штурмом Чимкент (в сентябре 1864 г.), считавшийся неприступным; войска проникли в крепость по водопроводу, через сводчатое отверстие в стене крепости, и гарнизон был до того поражен внезапным появлением неприятеля внутри городской ограды, что не оказал почти никакого отпора. За взятие Чимкента, Черняев был награждён Орденом Святого Георгия 3 степени.
А.Михайлов: Чокан Валиханов - жизнь под прикрытием. Часть 4-я
11:08 30.12.2010
Чокан Валиханов: Жизнь под прикрытием?
Андрей Михайлов, Алматы
Часть IV.
Последняя тайна*
* Окончание. Части I, II, III см. в "Известиях-Казахстан" № 227, 240 и 245 от 3, 22 и 29 декабря 2010 года
Валиханов скончался 10 апреля 1865 года у подножия Алтынэмельского хребта в ауле своего родственника по линии жены султана Тезека. Умер Чокан на пороге своего 30-летия, на самой границе двух империй, сыгравших огромную роль в его жизни – Российской и Цинской. И смерть его сразу обросла слухами и породила множество вопросов. Так бывает, когда умирает молодой энергичный человек, пусть даже тяжело болевший. Тем более когда речь идет о такой таинственной и харизматичной личности, какой был в глазах современников Чокан Валиханов.
Огонь, вода и медные трубы генерала Черняева
Почему всеми оставленный, он, офицер царской армии, тихо угас в глухом ауле? Отчего не в Омске с его военно-медицинскими заведениями и даже не в Капале, где в ту пору были грамотные доктора, а в степи у Алтынэмеля? Правда ли, что он дезертировал из действующей армии генерала Черняева, якобы не согласившись с методами ведения войны? Какова роль султана Тезека, который оставил смертельно больного Чокана и откочевал куда-то в сторону Чилика? Насколько обоснованы слухи о том, что султан, кстати, полковник царской армии, "помог" Валиханову расстаться с жизнью?
Вопросы, возникшие более века назад, не обрели ответов доселе. Но их поиски, несмотря даже на тщетность, позволяют приоткрыть завесу над последним и самым загадочным периодом жизни Валиханова. Вглядимся в те годы пристальнее.
Валиханов – Достоевскому из Кокчетава, октябрь 1862 года: "Вероятно, ты думаешь бог знает что обо мне. Не умер ли? Не болен ли? Я между тем жив, хотя чувствую себя очень плохо как физически, так и нравственно… Согласился быть выбранным в старшие султаны Атбасарского округа, но выбор не обошелся без разных чиновничьих штук… Пожалуйста, посоветуй, что делать. Просить удовлетворения – по-моему, то же самое, что просить конституции: посадят да потом к Макару на пастбище пошлют".
Как известно, попытка Валиханова стать депутатом провалилась. Его кандидатура не была утверждена губернатором фон Фридрихсом. Губернатора можно понять – лишняя головная боль от авторитетной, думающей личности ему была вовсе ни к чему. На выборах победил тот, кто набрал меньше голосов, но затратил больше денег.
Из воспоминаний земляка и приятеля Чокана Валиханова, выпускника Омского кадетского корпуса, после взятия русской армией Ташкента – адъютанта генерал-губернатора Кауфмана, автора трудов по истории туркменских племен Ишмурата Ибрагимова: "В услужении матери Чокана была жена тюленгута, а муж этой женщины бедный, построил в конце аула кибитку и жил там… Вот эта служанка начала по утрам приносить в чашке, налитой самой султаншей, кумыс Чокану… Чокан мало-помалу влюбился в эту служанку… Умная мать очень скоро заметила, … тут началось у них охлаждение… Отец и мать не на шутку рассердились на Чокана … и велели объявить, что женщины этой нет, и он более ее не увидит… Чокан объявил, что он не отпустит ее, разведет и женится на ней сам при всех… Он действительно скоро уехал в Кокчетав. Женщина эта жила некоторое время в его доме, спала с ним в одной комнате, но потом Чокан остался почему-то ею недоволен, и она уехала в аул его отца".
Из письма поэта Аполлона Майкова из Петербурга Валиханову, февраль 1963 года: "Чтобы Вам быть полезным для своего народа – извините, у Вас к тому вряд ли есть способности, а именно Вы слишком образованы и учены для своей среды, а кроме того, совсем непрактичны. Последнее – главное. Ведь среда заест, а Вы едва ли будете на кого-нибудь иметь влияние. Лучшее, что можете сделать, – это хлопотать об учреждении гимназии в степи… Вообще, по всем моим соображениям, Вы должны быть здесь… Вы уж, как не вертитесь, принадлежите Европе. Совмещая в себе цвет европейской образованности и науки с ученостью Востока, Вы должны Европу знакомить с Азией, а для Азии ничего не сделаете, разумеется, покамест. А звено между Азией и Европой – Россия".
Из письма Чокана из Омска знатоку казахской Степи Карлу Гутковскому, преподававшему Валиханову в Омском кадетском корпусе географию и принимавшему участие в организации его кашгарской миссии, март 1864 года: "Здоровье мое зимой было не совсем хорошо, теперь опять поправился. Вел себя, признаться, не совсем хорошо: играл в карты, таскался по клубам и шампанское начал пить. В четыре месяца проиграл около трех тысяч и теперь бросил, потому что нет денег, а просить у отца совестно… Завтра мы выезжаем: я в Аулие-Ата, чтобы пожинать победоносные лавры, а Муса к себе в Баян-аул… Еду я, признаться, для того, чтобы получить чин. Черняев, кажется, человек хороший, и чина, может, не пожалеет".
Из воспоминаний знаменитого исследователя Центральной Азии, однокашника Валиханова по Омскому кадетскому корпусу Григория Потанина: "Целый месяц ехали через город участники Ташкентского похода. Кроме инженеров, саперов и офицеров Генерального штаба вслед за Черняевым ехали ученые и в другом отношении интересные люди. В Семипалатинске шутили: "Точно экспедиция Наполеона в Египет…Черняев пригласил и Чокана. Но он проехал через Семипалатинск позже, когда мы со Струве были уже на Тарбагатае. Так я больше Чокана уже не видел. При взятии Аулие-Ата зверства русских войск над единоверцами Чокана… огорчили его. Он увидел, что не может более участвовать в походе, разошелся с Черняевым и уехал в Верный".
Из воспоминаний Ибрагимова: "После этого Чокан уехал в Большую орду, там женился на сестре полковника Тезека и умер в его ауле в 1865 году. Его овдовевшая жена была потом увезена братом его Якубом, который и женился на ней по киргизскому обычаю. Она была некрасивая, но умная женщина".
Вольный штабс-ротмистр
Вкратце хронология последних лет Валиханова получается такой. Неудачная попытка начать политическую карьеру. Публичная, а потому всеми порицаемая страсть к чужой жене. Нелепое для такой личности, как Чокан, времяпровождение в Омске за картами, шампанским и пр. Неудачное участие в ташкентском походе генерала Черняева. Скоропалительная женитьба на сестре султана Тезека и смерть в глухом ауле в одиночестве и вдалеке от родных мест. За кадром остались труды, кстати сказать, куда менее обильные, нежели написанные в предыдущие годы, споры с омскими властями по поводу разрабатываемой для Степи судебной реформы и… неужели все?
Трудно понять статус Валиханова в те годы. С одной стороны, он вполне свободен, волен в выборе поприща и независим в суждениях. С другой, – остается на военной службе государя. Состоит, правда, не при штабе и не при армии, а в штате азиатского департамента МИД. Но МИД находится в столице, а Валиханов – то в аулах родственников, то в Кокчетаве, то в Омске. Причем в Омске он – явно нежеланная персона, не то что во времена прежнего губернатора Гасфорда, а напротив – незваный гость, которого новое руководство недолюбливает. Такое ощущение, что на экзотичного азиата в мундире штаб-ротмистра в те годы попросту махнули рукой.
Или… Или была еще какая-то тайная составляющая его жизни, о которой знали лишь избранные и которая была стерта сразу после смерти Валиханова?
Любопытно официальное объяснение убытия Чокана в родные края из промозглого Петербурга: он уехал в Степь "для поправки здоровья". Но при этом "бюллетень" Валиханова растянулся почти на пять лет, а в отставку его отправлять никто не собирался. Причем незадолго до смерти его перевели из штата МИД в… армейскую кавалерию! Впечатление такое, что все эти разговоры о плохом здоровье – вообще-то вновь лишь прикрытие. Но прикрытие чего?
Почему он не дошел до Ташкента?
Чего стоит его странный вояж с полковником Черняевым к стенам Ташкента "за чином". На середине пути подчиненный вдруг "разошелся во мнении на методы ведения войны" с командиром и… оставил армию. За это полагался трибунал, а в адрес штабс-ротмистра не последовало даже нареканий. Сам Валиханов о причинах своего отъезда из армии нигде не распространяется. А мы знаем об этом в основном со слов Потанина, не только превосходного исследователя-путешественника, но также известного бузотера и вольнодумца. Примечательно, что сам Потанин в походе на Ташкент участия не принимал и с Валихановым больше не виделся.
Что касается Черняева, то, понятно, настоящая война – не "историческая реконструкция", где стреляют холостыми патронами, рубятся деревянными саблями и умирают понарошку. Но Черняев не был ни истовым служакой, ни жестоким изувером. Напротив, даже демократичный энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона дает этому неординарному генералу такую характеристику: "Черняев сумел обрести доверие и уважение туземцев не только своей личной неустрашимостью, но и другими качествами, наиболее ценимыми в представителе власти в Азии: доступностью для всех, прямодушием, искренним вниманием к нуждам каждого, отсутствием рутины и формализма, спокойной находчивостью и решимостью в трудные моменты. Его инстинктивное понимание азиатской народной психологии помогало ему завоевывать сердца без всяких усилий: на другой же день после взятия Ташкента он объехал город в сопровождении лишь двух казаков, а вечером отправился в туземную баню, как будто находился среди мирных соотечественников…".
А вот колоритная личность Потанина до сих пор изучена поверхностно и осознана слабо. Достаточно сказать, что знаменитый исследователь, прежде чем стать таковым, отмотал срок за… сепаратизм. Конкретно – за призыв к отделению Сибири от России! А до этого как смутьян был исключен из Петербургского университета. И все потому, что в юности начитался журнала "Современник" и проникся "передовыми идеями" демократов. Так что он мог написать и так, как велели его тогдашние воззрения.
В этом свете отъезд штабс-ротмистра из действующей армии предстает несколько иначе, чем принято в биографической литературе. Причиной вполне могло быть лишь такое дело, которое по своей важности перевешивало важность ташкентского похода.
А вас, Валиханов, я попрошу остаться
Восточный Туркестан тех лет – арена перманентных кровавых событий. Смуты хаджей в Кашгарии, дунганские восстания, появление более-менее оформленного государства Якуб-бека – это и многое другое ослабляло и без того неустойчивую китайскую власть в западной провинции Поднебесной. Илийский край, до поры до времени остававшийся оплотом Цинской империи на западе, в 1864 году также стал суверенным Таранчинским султанатом. По местной традиции, перерезав не успевших сбежать или спрятаться китайцев, новые власти тут же погрязли в междоусобной борьбе за власть.
Но если ранее Россия относилась к подобным переменам на западе Китая лишь как к досадным мелочам, то теперь, когда ее граница вплотную подошла к этому беспокойному региону, отношение изменилось. Тем более что сами китайские власти в Кульдже стали усматривать в России партнера в борьбе с мусульманами. И даже обратились к генералу Колпаковскому с просьбой посодействовать в усмирении инсургентов в Илийском крае.
События здесь начались в 1864 году. Именно в то время Валиханов срочно прервал свою командировку в Ташкент и приехал в аул Тезека – бравого султана Старшего жуза и полковника царской армии. Аул находился у подножия хребта Алтынэмель, а сразу за ним в те годы начинался Китай, та самая территория самопровозглашенного султаната.
Случайна ли эта внезапная смена планов Чокана? Вряд ли. Вырисовывается очередная миссия, выполнение которой было возложено на Валиханова. О ее характере красноречиво свидетельствуют некоторые выдержки из частных писем той поры от Валиханова Колпаковскому. Официальные донесения, если и сохранились они где-то в недрах военного ведомства и МИД, то о них до сих пор ничего не известно.
"Положение Кульджи крайне плачевное. Последнее столкновение с инсургентами было 8 дней тому назад…" "Спешу сообщить Вам некоторые подробности последних схваток маньчжуров с дунганами…" "Если китайцам будет дана помощь, то с известием об этом в Кульджу, надеюсь, ваше превосходительство, пошлете меня…" "Я могу и теперь сказать, что известие о 12 тысячах кашгарцах, прошедших через Музарт есть киргизская утка…".
"Предложение Ваше состоять при Вашем распоряжении я принимаю с полным удовольствием…" Эта выдержка – из послания от 19 февраля 1865 года, последнего письма Валиханова. Скоро его не стало.
"Мы вышли из экипажа и пошли к его могиле…"
На мой взгляд, есть достаточные основания предположить, что последние годы Валиханова были вновь подчинены неофициальной логике, ускользнувшей от его биографов. Думается, и его заключительный период жизни был обусловлен положением военного разведчика и аналитика. А все остальное – труды, увлечения и шалости – было лишь талантливым прикрытием одаренной натуры. И умер он вовсе не дезертиром, как хотят представить некоторые авторы, а действующим и ценным для России агентом, готовящим очередную операцию. Может быть, и его непонятная женитьба на сестре Тезека – всего лишь элемент прикрытия, такой же, как временный брачный союз в Кашгаре.
Кстати, обоснованность алтынэмельской миссии Валиханова косвенно подтверждает успешная операция Колпаковского, занявшего Илийский край и Кульджу в 1871 году. Спустя десять лет, правда, земли эти были возвращены Китаю. Но не все. Граница отодвинулась от Алтынэмеля до Хоргоса. А в пределах Российской империи осталось несколько десятков тысяч дунган и уйгуров, потомки которых до сих пор живут в Семиречье.
Однако есть и авторы, сомневающиеся в смерти Валиханова у Алтынэмеля. Среди валихановедов ходит слух о некоей "засекреченной кандидатской диссертации" загадочного петербуржца, в которой якобы доказано, что Чокан умер не в отдаленном ауле и гораздо позже. Мне этот труд неизвестен. Но зато я знаю, что стараниями бывшего казахстанца и знаменитого алматинского краеведа Владимира Проскурина несколько лет назад предпринималась телеэкспедиция, ставившая целью доказать, что "настоящая" могила Валиханова вовсе не там, где принято считать.
Валиханова действительно хоронили по исламским канонам, не дожидаясь приезда друзей и коллег. Но многие из людей, знавших Чокана, посетили его могилу, когда земля на ней еще не успела высохнуть. Вот свидетельство Александра Гейнса, географа и этнографа, будущего Тургайского губернатора, проезжавшего мимо в том же 1965 году:
"Не доезжая верст шесть до Куянгузского пикета, похоронен Чокан Валиханов. Мы вышли из экипажей и пошли к его могиле, находящейся с версту от дороги. Здесь на левой стороне ограды поднимался скромный памятник над умнейшим из киргизов. В глиняный памятник вмазана деревянная доска, на которой написано: "Валий, сын Аблай-хана; Чингиз, сын Валия; Чокан, сын Чингиза".
На могиле – аскетичный обелиск, книги – редкость
Сегодня над могилой Чокана – незамысловатый аскетичный обелиск, сильно отличающийся от тех помпезных памятников, которые ставят ныне своим предкам современные казахские нувориши. Странно, но могила другого великого исследователя Азии Пржевальского на берегу Иссык-Куля выглядит гораздо более ухоженной.
Между тем Пржевальский покоится в "чужой" для себя стране, отношение местных жителей к нему было и остается не всегда однозначным. Недаром же город Пржевальск, 100 лет носивший имя всемирно известного путешественника, переименован в Каракол. А Валиханов, человек, благодаря которому многие образованные европейцы не только впервые услыхали этноним "казах", но и прониклись искренней симпатией к степному народу, похоронен в родной земле. Однако могила его, если только не выпадает очередного "датского" повода, часто зарастала сорняками.
Не многие ныне знают, что находится она в относительной близости от южной столицы Казахстана, и добраться до нее, а заодно и до музея в близлежащем селе Шанханай можно из Алматы за несколько часов. В советские времена сюда за день наезжало по-нескольку автобусов с организованными туристами.
Непонятно и другое. Сегодня, когда книгоиздательство в Казахстане испытывает бум, но книжные магазины заполнены сотнями непродаваемых и нечитаемых томов, изданных с целью лишь потешить авторское самолюбие, достать оригинальные труды Валиханова практически невозможно. Его последнее собрание сочинений, выпущенное в 1985 году 15-тысячным тиражом, давно превратилось в библиографическую редкость.
Отчего так? Еще одна тайна Чокана?
30 дек 2010
Источник - Известия-Казахстан
Постоянный адрес статьи - http://www.centrasia.ru/newsA.php?st=1293696480
Ербол Курманбаев
В КАЗАХСКОЙ ИСТОРИИ, ВОЗМОЖНО, НЕ БЫЛО ДРУГОЙ ТАКОЙ ОДАРЕННОЙ ЛИЧНОСТИ, КАК ЧОКАН ВАЛИХАНОВ. В НЕМ НЕМЫСЛИМЫМ ОБРАЗОМ СОЕДИНИЛИСЬ ГЕНИАЛЬНЫЙ УМ, ДАР ИССЛЕДОВАТЕЛЯ, ОСОБАЯ КАЗАХСКАЯ ЧУВСТВЕННОСТЬ И ВЫСОКИЙ ДУХ ПРЕДКОВ. ЛЮБОЕ ПРИКОСНОВЕНИЕ К ЕГО ПЛАМЕННОЙ СУДЬБЕ ОСТАВЛЯЕТ В НАШЕМ СЕРДЦЕ СЛЕД, ПОДОБНЫЙ ОЖОГУ ОТ ИСПЕПЕЛЯЮЩЕГО ЖАРА ЗВЕЗДЫ.
Все в жизни Чокана вызывает изумление. Он прожил лишь 29 лет. Оставил тома трудов, восхищающих глубиной мысли, совершенством стиля, энциклопедической широтой. Нам остается только мечтать написать нечто подобное. А он это делал легко и непринужденно.
По заданию российского правительства кадровый офицер-разведчик Чокан Валиханов в 1858-59 годах совершил рискованное путешествие в Кашгар. Мы сегодня признаем его выдающимся этнографом, лингвистом, географом, историком, филологом, забывая порой о том, что он был одним из первых проводников русской культуры в казахскую степь. Кочевые казахи почти инстинктивно сторонились Чокана, носителя чуждой культуры, которая сулила одно неприятности. И не удивительно, что долгое время его больше чтили в русской среде, а при советской власти так вообще возвели на немыслимый пьедестал, превратив в «революционного демократа» и в символ дружбы русского и казахского народов. Не умаляя заслуг Чокана на этом поприще, добавим, что он оказался по духу гораздо большим казахом, чем те, кто упрекал его в излишней привязанности к русской культуре. Более того, Чокан и сегодня помогает нам удержать угасающую казахскую традицию. Есть еще одно поразительное свойство Чокана. Каждый, кто погружается в его работы, тексты, в его судьбу, вдруг начинает ощущать духовное с ним родство. Мысли, наблюдения и переживания Чокана предстают потрясающими откровениями, а его жизненная драма кажется точным повторением извечного драматизма нашей судьбы. Мы спорим с Чоканом, как с современником, сравниваем его жизнь со своей, находим в ней свое отражение. Его судьба - кристально чистая и ясная, и в то же время сложная и трагическая - помогает нам жить.
yalikhanov1.jpgВзлет к знаниям
Чокан Валиханов родился в 1835 году в местности Кунтимес близ Куш-мурунской крепости, в самом сердце казахской степи. Его отец, султан Чингис Валиев, внук хана Аблая, был старшим султаном Кушмурунско-го, а затем Кокчетавского округов. Выше в то время административных должностей в степи не было.
Чокан рос, как и подобает потомку Чингисхана, в особой среде. Его не столько баловали, сколько учили мужеству, терпению и умению держаться в седле. Когда ему исполнилось 12 лет, султан Чингис, окончивший в свое время Омское войсковое училище, устроил сына в Омский кадетский корпус, лучшее в то время учебное заведение в Сибири. Чокан поступил в училище, ни слова не зная по-русски, он только рисовал карандашом. Привыкший к распорядку жизни в степи, вставал с постели последним. По словам его друга Григория Потанина, будить Чокана нужно было осторожно, в противном случае он вскакивал как угорелый и кидал в товарища сапогом.
Однако развивался Чокан быстро, опережая сверстников. Вскоре он уже знал русский язык в совершенстве и с поразительной восприимчивостью впитывал знания. «Мое сближение с Чоканом началось со страсти к чтению, к путешествиям и географии степи, некоторые части которой были еще неизвестны, - вспоминал впоследствии Григорий Потанин. -Для меня было большим счастьем, когда начальство разрешило Чокану брать книги из Фундаментальной библиотеки. Это в нашем развитии была целая эпоха, когда Чокан принес из недоступного книгохранилища «Путешествие Палласа» и «Дневные записки Гычкова»! Толщина книг, их формат, старинная печать и затхлость бумаги - как это было удивительно, необыкновенно, полно поэзией старины! С увлечением мы читали Палласа, особенно те страницы, в которых описывались родные для нас места».
По воскресеньям кадет отпускали в город. У Чокана не было родных в Омске, но его охотно приглашали к себе ценители редкостных способностей юного чингизида. Дружба с председателем Областного правления сибирских киргизов Гутковским предопределила будущую профессию Чокана. Карл Казимирович Гутковский, выпускник военной академии Генерального штаба, был военным разведчиком. В дальнейшем именно полковник Гутковский продвигал Чокана по службе в разведке. За шесть лет учебы Чокан совершил невероятный скачок. Уже в 1852 году, в стенах кадетского корпуса, он написал первые свои научные работы. Исследовательский дух полностью владел его существом. Спустя годы Григорий Потанин писал: «Однажды группа кадет стояла у задних ворот корпусного двора, выходивших на Иртыш. На противоположном берегу расстилалась степь. Чувствовалось, что находишься у ворот в среднеазиатские пустыни. Чокан стоял в группе и развивал свою поразившую тогда всех мечту: может быть, он проникнет в эту степь до южных пределов, где начинается загадочный Китай. Сколько он вывезет новостей из terra incognita, которая чуть не у самого забора корпуса начинается».
Мечта Чокана стала явью очень скоро. После выхода из кадетского корпуса он служил какое-то время при генерал-губернаторе, но уже в 1853 году был включен в состав военно-научной экспедиции по Семиречью. Корнет Валиханов оказался незаменимым в этом походе. Он лучше других офицеров знал традиции и культуру казахов, свободно владел не только казахским, но и другими тюркскими языками. Поэтому его, несмотря на молодость, без колебаний включали в последующие экспедиции в Центральный и Восточный Казахстан, на Иссык-Куль. В 21 год Чокан Валиханов уже поручик. Его научные работы, дневники и отчеты дышат свежестью и оригинальностью. Он наблюдателен в деталях, точен в аналитике, блистателен в стиле изложения. В 1856 году Чокана отправили в Кульджу с дипломатической миссией. Он должен был провести переговоры с китайскими властями о налаживании двусторонних отношений после того, как была сожжена русская фактория в Чугучаке. Поручение было выполнено блестяще. Затем он вновь отправился к иссыккульским кыргызам, сделал первую научную запись эпоса «Манас» (точнее, его части). 27 февраля 1857 года Чокан Валиханов избран действительным членом Русского географического общества. Было ему всего 22 года.
yalikhanov2.jpgВремя Чокана
В середине XIX века российское Главное управление Генерального штаба (военная разведка) долгое время вынашивало план - направить человека в Кашгар с целью прояснить обстановку: кто правит в Восточном Туркестане, насколько силен режим, каковы позиции китайцев среди уйгурского населения. И едва ли не самое главное: наблюдается ли в Кашгаре присутствие англичан. Там, за Тянь-Шанем и Алтаем, российским стратегам чудилась тень Британской империи, настоящего соперника, с которым можно делить континенты. Дело сдерживалось малым: не было подходящего человека. Но когда Чокан Валиханов успешно провел ряд экспедиций, стало ясно: нужный человек есть. Идею поручить поездку в Кашгар Чокану подал П.П. Семенов-Тян-Шанский. И уже летом 1857 года Министерство иностранных дел приняло постановление «Об отправлении в Кашгар поручика султана Чокана Валиханова». Специально для выполнения секретной миссии был снаряжен в Семипалатинске торговый караван. Чокан присоединился к каравану в июне 1858 года у подножья хребта Карамола в тридцати верстах от Капала. Он шел в Кашгар, обрив голову, под именем Алим-бая, родственника караван-баши.
Пройдя Или, долину Кегеня, Каркару, где караван Чокана, кочуя с казахами и кыргызами, закупил четыре тысячи баранов, экспедиция вышла на плато Санташ - горный проход на Иссык-Куль. Миновав озеро с юга, караван с большими трудностями через ущелье Зауке вышел на сырты в верховьях Нарына. Сбылась мечта Чокана: он ступил на вожделенную terra incognita. Осенью 1858 года караван вошел в пределы Китайской империи.
1 октября Чокан вступил в Кашгар. Обстановка оказалась не самой приятной. Чокан писал в дневнике: «Дорога к воротам уставлена была жердями, в виде аллеи, и украшена висящими клетками с головами преступников, казненных после очередного восстания ходжей. Бесчеловечные меры китайского правительства при покорении Восточного Туркестана возбуждают внутреннее неповиновение». В Кашгаре Чокан тайно составил карту Восточного Туркестана, схематические планы окрестностей Кашгара и Яркенда, план путей из Яркенда в Янисар и Кашмир. Он познакомился с купцами из разных стран, с политическими деятелями Кашгара, от которых услышал много полезных сведений. Свой уйгурский язык Чокан усовершенствовал так, что писал на уйгурском. Он приобрел ряд уникальных восточных рукописей, имеющих и в наше время научную ценность. Словом, действовал, как ученый, не забывая о том, что он разведчик. В Кашгаре Чокан оказался женатым, как приезжий купец, которому полагается, по местному закону, временно жениться на кашгарке. Сам Чокан объяснил это так: «В Кашгаре всякий приезжий может иметь временную, но законную супругу -чаукен. Брак совершается по форме, и от жениха требуется только одевать и кормить жену. Чтобы не выходить из общего порядка мы должны были также подчиниться этому обычаю». В конце января через купцов, только что прибывших из Семипалатинска, прошел слух, что при караване Чокана есть русский агент. Над Чоканом нависла смертельная опасность. Пойманного разведчика без разговоров лишили бы головы. Чокан решил, что он сделал все, что требовалось по заданию Генштаба. Он выяснил главное: китайские власти как огня боятся влияния русских, даже больше, чем англичан. Чокан оставил подозрительных кашгарцев и пустился в обратный путь. 12 апреля 1859 года он вернулся в укрепление Верное, добыв все нужные сведения о политической, социальной и экономической ситуации в Кашгаре. Осенью в Санкт-Петербурге ученые чествовали Чокана Валиханова как отважного путешественника. Чокан был немедленно переведен в чин штабс-ротмистра, ему были пожалованы орден и денежная награда. Его отчеты и кашгарский дневник составили отдельный том, а капитальный труд «О состоянии Алтышара или шести городов Китайской провинции Нан-Лу» увенчал увлекательное и опасное путешествие.
Смятение Чокана
После Кашгара какое-то время Чокан работал при Генштабе в Санкт-Петербурге. «Любил он представлять из себя делового человека, - писал его друг, публицист Ядринцев, - но скорее рисовался. На Невский в известный час он выходил гулять непременно с портфелем. На самом деле он вел весьма рассеянную жизнь, и рядом с интеллигентностью в нем был лоск и шик гвардейского офицера». Но весной 1861 года Чокан возвратился из Петербурга в казахскую степь. Возвращение было, можно сказать, триумфальным. По словам Ишмурата Ибрагимова, земляка и друга Чокана по кадетскому корпусу, «верховых казахов, собравшихся посмотреть на молодого султана, возвратившегося от белого царя, было видимо-невидимо. Он приехал в аул отца, сопровождаемый массой казахов, которые всякий час давали знать отцу о приближении его сына в аул».
Существуют разные версии о причинах отъезда из Петербурга, наиболее популярная - тяжелая болезнь Чокана, чахотка. Но в нее трудно поверить, потому что эта версия появилась спустя два десятилетия после смерти Чокана. На самом деле он возвращался из Петербурга в полном смятении. Он еще не растерял свой природный оптимизм, наблюдательность, по-прежнему иронично изучая и описывая изменчивый мир. Но тревога, на первый взгляд, беспричинная, стала все чаще владеть мыслями. Уже прошло то время, когда Чокан считал себя русским, о тюрках говорил, что «они до крайности тупы и не способны ни к какой деятельности». И это была не просто угода читающей публике, а образ мышления, одно время полностью владевший Чоканом. Но внезапно Чокан ощутил разлад в душе, оознав беззащитность и беспомощность степной культуры перед городской цивилизацией. «В Европе до сих пор господствует ложное понятие, представляющее кочевые племена в виде свирепых орд и беспорядочных дикарей, - писал Чокан в одной из своих работ. - Но степной ордынец имеет свои изустные сказания и стоит морально, по своим умственным способностям, гораздо выше оседлого простолюдина... Так не лучше ли было оставить казахов так, как они были прежде? Природные их таланты - устойчивость, их живой ум - в своей деятельности находят гранитный оплот в вере». Наверное, лучше других понял Чокана Ядринцев, который заключил, что «это первая судьба инородца, испившего чашу цивилизации. В этом разочаровании после ослепительного блеска, в этой боязни и трепете за судьбу своей народности сказывается недоверие, опасение инородца к чужой культуре и всплывшее чувство самосохранения».
Вот это безраздельное ощущение раздвоенности существования, эта внезапная тоска по кочевой жизни и вернули Чокана в степь. Ишмурат Ибрагимов писал: «Чокан вечера в ауле отца просиживал долго, слушая пение и рассказы казахов. Вставал поздно, пил кумыс, чаю не пил, ел вареную баранину и копченую конину. В услужении матери Чокана была жена туленгута, который построил в конце аула свою кибитку и жил там. Эта служанка по утрам начала приносить Чокану кумыс, налитый самой султаншей. Чокан мало-помалу влюбился в эту служанку и, просыпаясь рано, ожидал ее появления. Мать Чокана очень скоро заметила, что женщина, отправляясь к нему, начала надолго пропадать, и сразу запретила ей бывать у Чокана».
Вот так пришла к Чокану любовь в обличий простой служанки, которую звали Жадыра. Женщину с мужем немедленно удалили из аула. Но Чокан заявил потрясенным родителям, что он разведет ее и женится на ней. Султан Чингис пригрозил, что если Чокан соберется ехать вслед за служанкой, то он не выпустит его живым из аула. Чокан покинул аул отца, чтобы не вернуться никогда. Он поехал в Кокчетав, куда его брат Якуб доставил возлюбленную Жадыру. Ее муж написал жалобу в Кокчетавский окружной приказ, где немедленно завели дело «О насильственном отобрании жены купца Малтабарова сыном старшего султана Валиханова». Чокан даже искал защиты у Гутковского, привирая в письме-жалобе факты: «Надеюсь, что Вы, Карл Казимирович, защитите меня от преследований. Я жену у этого киргиза не отбирал. Малтабаров сам уведомил меня, что желает развестись с женой... Было бы несправедливо отдать обратно этому негодяю женщину». По словам все того же Ибрагимова, «Женщина эта жила некоторое время у Чокана в доме, спала с ним в одной комнате, но потом Чокан почему-то остался ею недоволен, и она уехала в аул его отца».
Одиночество Чокана
Пережив проблемы в личной жизни, Чокан переключился на общественно-политическую стезю. Он создал «Записки о судебной реформе», одно из самых глубоких своих произведений. Он написал «Записки...» настолько точно и честно, отстаивая традиционный суд биев, так саркастично раскритиковал работу русской администрации, что заказчик, генерал-губернатор Дюгамель, спрятал работу под сукно. И тогда Чокан выставил свою кандидатуру на должность старшего султана, надеясь на практике реализовать предложенные им реформы. Это был вызов.
«Любезный друг, Федор Михайлович, - писал Чокан своему старшему другу Достоевскому, - я думал как-то сделаться султаном, чтобы посвятить себя на пользу соотечественников, защищать их от чиновников и деспотизма богатых казахов. С этой целью я согласился быть выбранным в старшие султаны Атбасарского округа. На выборах меня выбирают большинством голосов. Но противник мой, человек неграмотный и бывший не раз под судом, по опыту знает, что деньгами можно сделать все. Деньги идут в Омск. И я вдруг получаю известие, что генерал-губернатор Дюгамель не хочет меня ни за что утверждать. Его адъютант сказал, что начальство через султанство мое боялось дать большое влияние моим родителям».
О Чокане Валиханове принято писать: его судьба трагична. Не в том ли трагедия, что, вернувшись в аул, он еще глубже ощутил в себе разрушение духовной связи с народом, ощутил ту двойственность существования, которая всегда выливается в сознание необратимого одиночества? Казалось бы, его обновленному взгляду открываются новые горизонты, но он не находит понимания у родных, терпит сокрушительное поражение на выборах в султаны. С невыносимой болью и грустью Чокан вынужден был признать, что блага цивилизации, меняя кочевой уклад
жизни в степи, способны разрушить хрупкое единство народа, обесценить достояния кочевой культуры. Последовавшая затем смерть может показаться в этой связи роковой и предопределенной, как бы поставившей итог его исканиям и потерям. Однако это ощущение нуждается в существенном уточнении.
В конце 1863 года Главное управление Генерального штаба и Министерство иностранных дел, в Азиатском департаменте которого состоял штабс-ротмистр Валиханов, затеяли тяжбу: кто из них должен платить жалованье штабс-ротмистру Валиханову. Было очевидно, что оба ведомства желали избавиться от Валиханова. При этом Генштаб, с туманной ссылкой на состояние здоровья Чокана Валиханова, рекомендовал ему перейти в распоряжении командующего войсками Западной Сибири. По сути, это был приказ. Чокан был вынужден перейти из разведки на армейскую службу. Было очевидно, что Чокан в опале. Поутихла всеобщая любовь, несколько ажиотажная. Власти настороженно приглядывались к ханскому отпрыску, отмеченному печатью гениальности, уже показавшему свои амбиции. Он так напористо избирался в старшие султаны, что пришлось его придержать. У российской администрации в памяти мятежный хан Кене, Кенесары Касымов, казахский Пугачев, напугавший русских правителей своим восстанием. К чему в степи еще один претендент на ханскую власть? Нужны только послушные, контролируемые наместники.
Наступил последний, тридцатый, год жизни Чокана Валиханова. Самый загадочный, самый трагический. Весной 1864 года он принял участие в военной экспедиции генерала Черняева. Перед генералом стояла задача присоединить южную часть казахских степей к Госсии. Штабс-ротмистр Валиханов должен был налаживать мирные переговоры с местным населением. Но уже при взятии Аулие-Ата произошло роковое событие в судьбе Чокана. Крепость Аулие-Ата (ныне это город Тараз) была населена казахами, но находилась под властью Коканда. Генерал Черняев приказал выстроить перед крепостными воротами пушки. Штабс-ротмистр Валиханов посчитал кровопролитие излишним. Он стал настойчиво уговаривать Черняева не стрелять из пушек. Черняев резко осадил поручика. Залп прозвучал. Кровь пролилась. Черняев победоносно взял Аулие-Ата, чтобы идти дальше на Ташкент. Возмущение оскорбленного Чокана и чувство сострадания к поверженным сородичам нашли неожиданный выход. В необъяснимом порыве чувств Чокан покинул военную экспедицию. Это был вызов армии, вызов империи! В этом демарше, наверное, выплеснулась вся обида Чокана на родную разведку!
Чокан в изгнании
Выехав из расположения войск Черняева, Чокан возвратился в Верный. Оставление части однозначно должно было быть расценено как дезертирство, и Чокан стал срочно искать для себя выход из неприятной ситуации. Осенью 1864 года он встретился в Верном с генерал-губернатором Колпаковским. Пятидесятидвухлетний Герасим Колпаковский, превосходный военачальник и администратор, не только завершил в начале шестидесятых годов девятнадцатого века присоединение Семиречья к России, но прокладывал в степи дороги, создавал населенные пункты, привлекал подчиненных к описанию памятников древности. Колпаковский - последняя надежда Чокана. Трудно установить, в какой мере генерал-губернатор исполнял решение Генштаба, когда он отправлял Чокана в Алтын-Эмель с заданием собирать и доставлять сведения о разгорающемся восстании дунган в Кульдже против китайского правления. Как бы то ни было, по совету Колпаковского Чокан выезхал в аул Тезека, старшего султана казахов рода албан, поближе к границе с Китаем.
Хитроумный Тезек-торе пользовался безусловным доверием русской администрации. За содействие переходу казахов старшего жуза под власть Российской империи он уже получил звание полковника. Чокан в своих экспедициях на Иссык-Куль, в Кульджу и Кашгар всегда останавливался у Тезека, который, по сути, выполнял работу резидента русской разведки. Теперь в ауле Тезека Чокан собирал сведения о событиях в Кульдже, посылал донесения Колпаковскому и ждал решения своей судьбы. Несмотря на присутствие приставленных к нему двух слуг (а может, именно поэтому), Чокан терпит нужду, тяжело страдая от непонятной болезни. Но он все еще надеется на благополучное будущее. Переписка с Колпаковским подогревает надежду.
Из письма Колпаковскому от 19 февраля 1865 года: «Ваше превосходительство, милостивый государь, Герасим Алексеевич! Сегодня получил два ваших письма и, не поверите, как им обрадовался. Я полагал, что не рассердил ли Вас чем-нибудь. Сообщить теперь Вам те сведения, которые вы пишете, я не мог. Тезека здесь нет, он с табуном своим на Чилике. Сам я сильно болен - когда вы уезжали, болела грудь и горло. Между тем, теперь грудь поправилась, но горло разболелось так, что едва могу глотать пищу, голос совершенно спал. Я отдал себя в руки киргизского врача - невежды, который поит бог знает чем. Все-таки это лучше, чем умирать сложа руки. Предложение Ваше состоять при Вашем распоряжении я принимаю с полным удовольствием, но вместе с тем прошу у Вас в счет жалованья прислать мне рублей сто серебряной мелкой монетой».
Находясь в изгнании, Чокан слал одно за другим отчаянные письма Колпаковскому, продолжая считать себя разведчиком. Возникает вопрос, почему генерал Колпаковский так и не помог Чокану, не сделал ничего, чтобы спасти его от непонятной смертельной болезни. Спустя 22 года Колпаковский назвал кульджинские отчеты Валиханова частными письмами, хотя лично дал ему задание отправиться в Алтын-Эмель. То есть post-factum Генштаб отрекся от своего офицера-разведчика. Не имея средств к существованию, Чокан женился на сестре Тезека Айсары. Странная это была женитьба. Иначе, как нуждой и безысходностью этот факт не объяснить. Сведений о жене Чокана мало. Ишмурат Ибрагимов впоследствии писал: «Чокан уехал в Большую орду, там женился на сестре полковника Тезека и умер в его ауле в 1865 году. Она была некрасивая, но умная женщина». Как все просто! В три строчки уместилась история любви и смерти. О счастье - ни слова. Потому что Чокан не был понят ни на родине, ни на чужбине. Не имел сына. Не увидел своих книг. Не дожил до тридцати лет. Не успел...
Загадка Чокана
Чахотку, то есть туберкулез, принято считать причиной смерти Чокана. Он часто упоминал в письмах о своих недомоганиях, но о чахотке в его текстах - ни слова! При жизни Чокана о чахотке вообще не упоминал никто. Эта версия стала активно продавливаться в печати лишь спустя двадцать лет после кончины Чокана! Сначала о смерти Чокана от чахотки обмолвился один из его друзей, состоявший, как и многие другие исследователи Азии, в Генштабе. И все подхватили эту подозрительно краткую, полную недомолвок историю о смерти от банального туберкулеза. Тогда же появилась фраза о том, что на здоровье Чокана дурно повлияла жизнь в каменных стенах омского кадетского корпуса. Все это похоже на операцию по дезинформации. И операция удалась.
Так отчего умер Чокан? Самую большую загадку - загадку своей смерти -он не разгадал и сам. Можно ли доказать, что его смерть была насильственной? Пожалуй, вряд ли. Нужно раскрывать архивы российской военной разведки, что практически невозможно. Тем не менее, косвенные факты указывают на то, что Чокан, возможно, был отравлен. Он умер в степи, в юрте, от которой намеренно откочевал султан Тезек, бросив зятя умирать одного. Никто из русских чиновников, военных, знаменитых путешественников не пришел на помощь к умирающему Чокану, хотя он взывал о помощи, посылая в Семипалатинск и Омск письма с описанием своих мучений. Чокана схоронили тайно. Никто из врачей не констатировал смерть. К его могиле долгое время не пускали родственников.
Похоже, он уже был просто не нужен империи, которая опасалась потворствовать амбициям молодого султана. Он уже не нужен был родной разведке. Он оказался не нужен своему народу. Он был обречен... Он был очень красивым, очень мужественным человеком. Мужеству его учили с рождения, как аП сПек - белую кость. Мужеством дышало врожденное стремление быть первым. Мужество единственно поддерживало его душу и разум в начертанном судьбой вечном одиночестве: в двенадцать лет на учебе вдали от родных мест, в тайных путешествиях во враждебные края, один на один перед лицом смерти. И это мужество понадобилось ему, когда он лежал беспомощный на кошме в юрте, изводя себя вопросом: почему? Этот вопрос застыл стужею посреди строк последнего письма Чокана: «Дорогой отец... Я устал, нет никакой силы, весь высох, остались одни кости, скоро не увижу света. Мне больше не суждено повидаться с моими дорогими родными и друзьями, нет для этого никаких средств. Это будет мое последнее письмо. Приезжайте в Жетысу, увезите к себе мою бедную Айсары, не оставьте ее без внимания и заботы. Прощайте, обнимаю всех».
Такого чистого таланта, как Чокан, больше не было в казахской истории. Он по-детски мечтал жить в царской роскоши, как подобало ему по крови. И при первой возможности сооружал себе помпезные интерьеры, гонял денщиков и слуг, пил шампанское, сибаритствовал, глядел на мир свысока. Но всякий раз Чокан возвращался в степь, где жил скромно и просто. Любил подтрунивать над собой. Ездил верхом или в простой бричке. Спал в юрте или под открытым небом. И работал без устали, чтобы оставить после себя неповторимые тексты, с изяществом, присущим королевской крови, воплощая извечный внутренний конфликт между стремлением к роскоши и духом творчества. Но он так и не смог преодолеть профессионального отчуждения, неизбежного в судьбе разведчика. Он разрывался меж двух берегов реки - между казахской степью и русской стороной. Он не был человеком с холодным рассудком и каменным сердцем. Он всегда жил, повинуясь чувствам, как настоящий казах. Прислушивался к сердцу, искал выход в мыслях, страданиях, тревогах, но поступал так, как ему велели чувства. Душевные терзания не оставили Чокану выхода. Он ушел непоправимо рано. Однако Чокан сегодня интересен не меньше, чем сто и сто пятьдесят лет назад. Его тексты, его судьба - подлинное откровение. Он словно обрушивает на нас поток идей и знаний всей мощью слова и мысли. Чокан поражает, изумляет, чарует, ошеломляет - что ни глагол, то отпечаток интеллектуального потрясения. Во всем этом есть некая тайна, делающая притягательным образ Чокана спустя века. И мы подвержены сомнениям, которыми жил Чокан. И мы, мучаясь, ищем ответы на вопросы, которые ставил себе Чокан. Все идет так, как если бы Чокан жил среди нас, рассуждая о народах и ханах, о вере, о рождении и смерти, о правлении в степи, о пороках и добродетелях человеческих. Мы просто видим свое отражение в его пламенной судьбе.