... и разруха вокруг. В деревнях ни души:
их разграбили в августе.
Пленных холмами
повели, словно стадо.
Он спешно хромает,
держа меч наготове, на "кладбище хижин".
И потёртый рукав неизменно дрожит.
И, он шепчет не ветру, но музыке:
"Ишь ты,
разыгралась! Откуда в ветрах столько музык?" -
и ложится послушать их прямо во ржи,
словно узник:
"Хоть верни век обратно, его не спасти..." -
господин был убит первым выстрелом в шею.
И с тех пор, каждый раз, слыша ласковый шелест,
он пытается вспомнить черты господина.
Ощущая зажатые зёрна в горсти,
вспоминает: как днём, зимний город покинув,
направляется прочь, словно мир покидая,
и вдруг шепчет невнятно, но с болью: "Прости..." -
и рыдает.
День спустя, он в провинции. В свете луны,
спит на сене (не видя ни мёртвых, ни пленных)
слыша только ручьи, что навязчивой пеной,
будоражат миры, с той неистовой злобой,
от которой темно.
Он бывает уныл
в дни, когда на полях собирается хлопок.
Он стремится к могиле, но шествует мимо,
зная только одно: здесь и солнце, увы, -
колесо перемен для незрячего мира...