Когда мой брат Вовка поступил в институт и уехал в Москву учиться, я заскучал. Хуже того, я затосковал.
Конечно, мы с Вовкой не во всём ладили и ругались нередко.
Он, например, болел за киевское Динамо, а я тоже за Динамо, но за тбилисское.
С какой стати выбрали мы для боления столь отдаленные команды, сказать не могу. Может потому, что названия звучали красиво.
На следующий день после очередного тура бежали к самому открытию Агитпункта смотреть газету Советский Спорт, которая сообщала не только результаты матчей, но и давала описание игры. Я садился на диванчик и с интересом читал, как Михаил Месхи своим фирменным финтом обыграл защитника киевского Динамо.
Но читал я всегда после Вовки, что было, на мой взгляд, не честно и представляло дискриминацию по возрастному принципу. Я Вовке так и сказал. На что он рассмеялся мне прямо в лицо "Ха-ха-ха!" и стал издеваться над малым ростом Михаила Месхи, обозвав его коротышкой. Мне было обидно за любимого игрока, но я таки нашелся, что возразить .-Мал, говорю, золотник, да дорог ! А Вовка только улыбнулся снисходительно.
И все-таки, без Вовки я скучал.
Хотя и не только мое тбилисское Динамо он не любил, но и в настольный теннис меня беспрерывно обыгрывал. И не всегда честно.
Нет ,правил он не нарушал, но когда проигрывал так закусывал губу, так грозно на меня смотрел, а потом еще и рычал, что я терялся и начинал бить мимо. Шарик не слушался меня и, по сути выигранную партию я безнадежно проигрывал. А Вовка испытывал, как сейчас бы сказали, глубокое удовлетворение.
И, не смотря на все, я без Вовки скучал.
Хотя и не только мое тбилисское Динамо он не любил, и не только в настольный теннис всегда меня обыгрывал ,но и гитару мою настолько третировал что обзывал бренчалкой, а меня бездарью.
Впрочем, в данном случае я на Вовку не обижался. Я думаю, что ему самому очень бы хотелось научиться играть, но свое желание он скрывал.
Вовка делал вид, что от гитары его воротит, тошнит прямо-таки.
Но, не смотря ни на что, мы с Вовкой не могли обходиться друг без друга. Мы росли вместе. И не один пуд соли вместе съели. И много хорошего видели.
И вместе на рыбалку ходили, и вместе раков ловили, и вместе Майна Рида читали и вместе собирались в большое путешествие к полуострову Крым и вместе строили для этого путешествия лодку.
А особенности- что ж! У всякого свои есть.
Поэтому без Вовки я скучал.
А еще я скучал без своего школьного приятеля Лешки.
После восьмого класса Лешка ушел из школы. Родители его решили, что восемь классов вполне довольно и нечего учить сына почем зря, пусть лучше дома по хозяйству помогает. А Лешка, надо сказать, и не огорчился.
-Авось и без геометрии еще лучше проживу!
С утра он задавал свиньям корм, а потом шел в курятник кормить кур.
-Цыпа-цыпа-цыпа!..,- призывно кричал он. А потом лазал по гнездам и собирал яйца. Собирать яйца ему очень нравилось.
Однажды я был у него дома. Точнее даже не дома, а во дворе.
Он тогда был занят- косил делянку в низине огорода.
В ожидании, я присел на пригорочек, прямо на травку и с интересом наблюдал, как Лешка работает.
Светило солнышко, по небу ползли кучевые облака похожие на клочки сахарной ваты. Лешик косил неторопливо и умело, как настоящий мужик. А было в нем от горшка два вершка, как грубо говорится в русской пословице. Черты его лица были мелкие, живые, глаза то ли серые, то ли голубые, плечи покатые, может от того, что много он таскал тяжести в ведрах. И воду из колодца, и корм для скотины, и зерно.
Был Лешка щупленький, но жилистый. Я написал, что Лешка был щупленький и подумал, что для того времени это было самое обычное дело.Все ребята в нашем классе такими были. И если уж не щупленькие, то худые. А толстых ребят не было вовсе. И не потому не было, что сидели на особой диете, а потому, что вдосталь никогда не наедались. Так и жили впроголодь. Вы можете сказать, что я преувеличиваю или для красного словца так говорю. Нет! Я и сам так жил. И сам эту самую проголодь глотнул в полной мере.
Но щуплость Лешку не придавливала и косил он споро, умело.
И коса у него была подходящая, маленькая, как раз ему в пору.
Если, кто не косил, могут подумать, что косьба дело не трудное. Взял косу да маши. Вжиг! Вжиг! Ан нет! Как бы не так!! Косить надо обязательно выучиться. А без навыка ничего и не выйдет. И когда научишься, все одно- труд немалый надо приложить.
А вывод мой такой, что Лешка и без школы не заскучал бы. Было ему чем заняться.
Поскольку жил Лешка в дальнем от нас районе, на улице Свобода, что как бы и другой мир, то видеться мы стали редко и дружба наша из-за редкости встреч сошла на нет.
И остался из приятелей один только Вовка Калужин. Мои читатели, полагаю, его не забыли.
Друг, конечно. Вовка Калужин хороший, но и с ним не все ладно. А почему не ладно, сейчас расскажу.
Дело в том, что расхворался Вовка. Как осенью пошел в девятый класс, так стал болеть.
И в больницу загремел. И в школу перестал ходить. Какая же больному учеба.
И вот я решил к Вовке заглянуть. Домой. Хоть и не было у нас принято в гости ходить, но тут случай особый.
Собрался и пошел. И строгая его мамка, которая нам в детстве диафильмы показывала, встретила меня приветливо. И даже улыбнулась. А мне было не до улыбок. Мой приятель лежал на кровати бледный, как полотно.
Его мать принесла мне конфет, как будто я маленький. Она сказала, что у Вовки хронический бронхит и у него температура держится. Долго сидеть не надо, а то я и сам, не дай бог, заражусь. А я сказал, чтобы не боялась и что никакая зараза ко мне не липнет.
-Ну что, Вовка,- говорю я,-славно тебе валяться. И уроков делать не надо.
А он, видно, шутки моей не понял, скривился, будто лимон проглотил и заплакал. И плакал, и плакал беззвучно.
Меня аж оторопь взяла.
-Ты что, говорю, Вовка, плачешь?! Разве так можно!
А Вовка заулыбался сквозь слезы и говорит:
- Не обращай внимания. Это я обрадовался, что ты ко мне в гости пришел.
Я чуть и сам не заплакал. И мне горько стало.
- Я к тебе, Вовка, теперь каждый день ходить буду. А то ты тут завалялся совсем.
-Ага!,- говорит Вовка,- завалялся.
И опять плачет.
-Ты, Вовка, если будешь реветь без перерыва, то я уйду. Человек к нему в гости пришел, а он ревет.
Вовка вытер слезы и сосредоточился.
-Вот так-то лучше,- говорю я и предлагаю сыграть партию в шахматы.
Вовка потянулся к тумбочке, достал доску и с готовностью стал расставлять фигуры. Он решил не искушать судьбу, а то вдруг я и в самом деле уйду.
-Правильно, - говорю я,- сосредоточься.
И мы начали. Я уже в одном из рассказов упоминал, что Вовка однажды свел партию вничью с самим мастером спорта, который давал в нашем Агитпункте сеанс одновременной игры. И Вовка оказался единственным среди игроков, кому удалось не проиграть. То есть, можно без натяжки сказать, что он и сам мастер. Шахматный мастер.
В отличии от Вовки, я шахматы не любил. Совсем не любил. И только что фигуры умел переставлять да детский мат ставить. Но я сделал вид, что ужас как хочу сразиться с ним в шахматы.
Так и пошла наша чудная игра. Вовка прилагал все усилия, чтобы проиграть, а я все усилия, чтобы выиграть. И на втором часу партия закончилась миром.
Перед тем, как уйти, я сказал Вовкиной маме, что буду теперь приходить часто. Если она не против. Хочу, дескать, чтобы Вовка меня в шахматы научил играть. Все равно ему делать нечего.
Вовкина мать заулыбалась и сказала, что будет очень рада. И еще сказала, что Вовка много занятий в школе пропустил и теперь его вполне могут оставить на второй год. И что Вовка от того очень переживает. И места себе не находит.
На том мы и простились.
А я задумался. Я стал ходить к Вовке почти каждый день и думал о том, как бы ему помочь.
Жизнь так устроена, что если мы чего-то очень хотим, она дает нам подсказки.
Прошло два месяца с того дня, как я первый раз заходил к Вовке. А здоровье его не улучшилось. У Вовки обнаружили астму. И он опять стал пропускать школьные занятия.
-Как же помочь Вовке?- думал я.
Однажды после школы, одурев от скуки, я расселся на диване с маминой "Учительской газетой".
Но читать там было нечего. То есть совершенно нечего. Какие-то съезды учительские, методики. Наглядные пособия. Короче, не Советский Спорт! Я уже отложил газету в сторону, как вдруг наткнулся на статью- "Талантливый подросток". "Ага!- заинтересовался я,- это кто же такой?"
…Выйдя на улицу, я с удовольствием вдохнул свежий морозный воздух. Пахло зимой, свежестью и надеждами. На душе царило почти весеннее, не вызванное никаким конкретным поводом, воодушевление. Ноги по припорошенной дорожке шли легко, сами собой. Я бы и песенку затянул, благо, что парк, который я пересекал насквозь, был совершенно пуст. Но мне было уже четырнадцать и подобное ребячество вряд ли было уместно. Да и шел я не просто так, не праздно шатался, а направлялся по делу.
Давайте, я вам сразу про это самое дело рассказывать не буду, а поведаю чуть позже. А пока мы пройдемся по нашему чудесному городу.
Про парк я только и скажу, что парк наш был хорош, красив, но зимой народ не больно таки привлекал. Разве что в сильные морозы заливали энтузиасты маленькую площадку катка. И катались, кто на чем. Кто на снегурках, притороченных к валенкам самыми необычными, но одинаково ненадежными способами. Кто на настоящих ботиночных коньках, которые крепились намертво и на которых можно было показать класс. Но таких счастливчиков-конькобежцев были единицы. А большинство просто скользили по льду на своих двоих . На валенках. Бывало, что из-за сильных морозов отменяли занятия в школе и детвора, вместо того, чтобы идти домой, с радостными криками валила на каток. И носились, краснощекие, изредка потирая побелевшие носы. Строили из снега крепость, кидались снежками с азартом и воинственными криками.
Иногда и носы отмораживали, и пальцы, и уши. Но никто не пугался и не плакался. Физическая стойкость была свойственна даже и самым малолетним.
Пройдя парк, я вышел на широкую пустынную дорогу. И зашагал споро и весело. Благо машины мне не мешали. Машины в нашем районе были редкостью.
Денек был пасмурный, но мягкий. Изредка выглядывало солнце и снег искрился, и переливался.
Я сам не заметил, как подошел к рынку. В этих местах я бывал нечасто. То уже был не наш район, не комбинатский.
Однажды мы пошли на рынок с бабушкой. Столпотворение ,царившие в тот базарный день в самый ранний час, вызвало во мне растерянность и почти смятение. Бабушка хотела купить мне свитер. Мы продирались с ней сквозь тесную толпу народа, изо ртов валил пар, стоял ровный шум, как будто тут был не рынок, а пчелиный рой.
Чем только не торговали, что только не предлагали! Всякая тряпка, всякая железка, всякая одежка могли быть как проданы, так и куплены. Бабушка искала для меня свитер и нашла у свирепого, в овчинном полушубке мужика, сбив на три рубля цену. По нынешним временам свитерок был никакой, а тогда и тот был хорош.
При входе на рынок построили большую телебашню, которая заставляла народ задирать голову и удивляться.
Несколько лет назад произошло чрезвычайное происшествие. В воскресный день на рынке в самый разгар торговли возникла паника. Кто-то крикнул, что башня падает.
И не паникер какой крикнул, а бабе показалось.
Был скверный осенний день. Дождь то лил, то прекращался. Низкие сизые облака неслись на холодном небе, закрывая верхушку башни. И, показалось, что она падает.
-Караул!- что есть мочи закричала баба. И народ зашевелился, забурлил, послышались крики. Кто и товар бросил. Но большинство толкалось жестоко и волочило тюки за собой.
Чудом никто не пострадал и не был задавлен насмерть. При такой толкучке- плевое дело.
И долго в народе помнилась эта паника и пересказывалась неспешно на все лады. И недобрым словом поминалась окаянная башня.
Пройдя совсем рядом с ее основанием, я оказался у нового здания, которое и было целью моего путешествия.
А теперь, дабы читателю было понятно, я, как и обещал, расскажу про дело.
И так, я взял в руки "Учительскую газету" и прочитал заметку про замечательного деревенского мальчика, который в четырнадцать лет поступил в Московский Университет. Мальчик поразил экзаменаторов своей толковостью и математическими талантами. Статья была восторженная и подробная. В ней, в частности, говорилось, что мальчик закончил школу раньше сверстников, поскольку много учился самостоятельно и сдавал экзамены за седьмой и девятый классы экстерном. Слово "экстерн" было мне незнакомо. Я спросил у пробегающей мамы о его значении. Она с удивлением посмотрела на меня, но любопытства проявлять не стала. И коротенько объяснила.
И в ту же минуту на меня снизошло озарение. Я понял, как могу помочь Вовке. В статье говорилось, что сдать экзамены экстерном можно только с разрешения Районного Отделения Народного Образования, иначе говоря РОНО. Я подумал, что Вовка Калужин ничем не хуже деревенского вундеркинда, а может даже и за пояс его заткнет. Пусть занимается сам. Сдает экзамены экстерном. А я добьюсь для него разрешения.
Стремительным шагом прошел я по коридору, быстро нашел нужный кабинет с золоченой вывеской:
"Заведующий РОНО тов. Булатников Федор Иванович."
-Ага!- сказал я про себя,- ну, держись, Федор Иваныч!
Кабинет был пуст. Точнее не сам кабинет, а приемная, где должна была бы сидеть секретарша и где она совершенно не сидела, а напрочь отсутствовала.
И посетителей в приемной никого не было. И самое было бы умное для меня развернуться да и уйти.
-А как же Вовка?,- подумал я и толкнул дверь в кабинет.
В просторном светлом помещении посредине стоял огромный стол с множеством стульев. Но на стульях никто не сидел и начальственное кресло тоже пустовало.
Я прошел к креслу, над которым, как и положено, висел портрет Владимира Ильича. Потрогал мягкую кожу, присел- было мягко и удобно- и провалился в его мягкие объятия.
Открылась дверь и вошел квадратный мужчина в светло коричневом костюме и в больших очках. Он шел к своему креслу не глядя и вполне мог бы раздавить меня, как вдруг, в последнюю минуту, заметил.
-Ты кто такой?- спросил он удивленно .
И я не мог не согласиться, что в вопросе его есть резон: как никак я сидел в его кресле.
-Ты чего здесь расселся? Кто тебя пустил?
Ответить на столь прямые и столь многочисленные вопросы было непросто.
-Осматриваю ракурс,- сказал я неожиданно для себя самого,- кабинет был открыт,- добавил я миролюбиво.
-А чего ж ты в моем кресле расселся, скажи на милость?
Я молча пересел на стул и стал пристально глядеть на начальника, всем своим видом показывая, что его не боюсь и уходить не собираюсь.
-Говори. Чего тебе, - он снял очки и потер близорукие глаза.
Я ему все подробно объяснил и растолковал.
-Да,- протянул Федор Иваныч, подпирая скулу рукой, - задал ты мне задачу.
-Дело то простое,- подбодрил я его,- ясное.
-Совсем не простое, парень. Ох, не простое.
-Но ведь вы решите. Вы же начальник".
-Жалко друга твоего.
-А то!,- согласился я.
-Надо подумать. Пораскинуть мозгами,- он в задумчивости почесал затылок.
-Ничего думать не надо,- не согласился я,- надо дать разрешение.
Начальник посмотрел на меня озадаченно, а потом сообразил, что перед ним четырнадцатилетний пацан.
-Ты так считаешь?- сказал он, едва сдерживая улыбку.
-Уверен. Он Вас не подведет, Федор Иваныч.
-Хороший, говоришь, парень?»
-Мастер спорта по шахматам, -сказал я. И добавил "Почти".
-Как это почти,- заинтересовался зав. РОНО.
Я ему и рассказал про шахматный турнир, в котором Вовка единственный из всех сыграл вничью с мастером спорта.
-Умный значит?- тянет резину Федор Иваныч.
-Не то слово!- подтверждаю я.
Федор Иваныч встал со своего кресла и, кусая дужку очков, стал прохаживаться. Туда-сюда, туда-сюда.
-Тебя, как зовут?- спрашивает.
-Юра,- отвечаю.
-Дело в том, Юра, что, поверишь ли, в моей практике не было такого случая.
-Ну и что,- говорю я бодро, стараясь вселить в него уверенность,- не было, а теперь будет.
-Ты полагаешь?
-Обычное дело,- говорю.
Он взял большой бланк, долго чего то писал на нем, потом протянул мне.
-На,- говорит,- держи и руку мне пожимает.
-Рад был, Юра, с тобой познакомиться»
-Спасибо,- говорю,- Федор Иваныч, до свидания.
И пошел. В дверях слышу, меня окликают.
-Подожди секундочку,- говорит он мне.
-Да- останавливаюсь я.
Неужто передумал,- проносится в моей голове.
-Подрастешь- приходи на мое место. Работать.
«Спасибо, -отвечаю. А про себя думаю- не надо мне вашего места!
…Дело пошло. Я отдал разрешительную бумагу Ирине Петровне( Вовкиной маме) и все ей разъяснил. Она только головой кивала. Дескать, хорошо.
А Вовка радоваться не спешил. Сомневался. И не в том сомневался, что бумага плохая. В себе сомневался.
-Ты что,- говорю, Вовка,- ты же у нас в классе самый умный. А может даже и в школе. Как это не сдашь? Такого и быть не может!
- А он мне и верил, и не верил одновременно.
Пришлось мне с ним сидеть и то и дело поддерживать его боевой дух, да подбадривать.
А, кроме того, я научил его решать текстовые задачи по математике. И он, когда уловил суть, то быстро вперед пошел и меня оставил далеко позади.
Уже и весна пришла. И Вовка стал чувствовать себя увереннее.
Он впитывал школьную премудрость, как губка. Мы с Ириной Петровной только головой качали. И, само собой, по чуть -чуть стало выправляться его здоровье. Приступы астмы стали реже и не такими были сильными, как прежде.
В конце апреля Вовка уже вполне оправился и стал ходить в школу. Где каждую неделю сдавал учителям зачеты по пропущенным темам. И его уже ставили в пример другим ученикам.
«Вот, Калужин,- говорили они,- ничего особенного. А смотрите, как стал заниматься. Ниже четверок не получает".
А и вправду. Вовка учился раньше, не смотря на свои способности, средненько. Он не был уверен в себе и не высовывался. И тушевался сверх меры. А теперь почувствовал вкус.
И к середине мая оказалось, что надобность в экзаменах отпала. И та бумага, которую я получил с изрядным трудом, не понадобилась .
Но я не расстраивался. А был только рад. И с благодарностью вспоминал Федора Иваныча, поскольку без его бумаги ничего бы нам с Вовкой сделать не удалось. И остался бы Вовка на второй год. Что было бы и совсем нехорошо, и совсем несправедливо.
И еще. Скука и тоска мои прошли совершенно. Новые дела и заботы поглотили меня.