Зимнее утро. В комнате старого деревянного дома на окраине города темно. Коля спит на уютной пристройке-лежанке между большой каменной печью и стеной. Он просыпается от легкого стука падающей на пол щепки. Это бабушка растапливает плиту. Откалывает от сухого березового поленца щепки на разжечку. Отрывает от газеты полоску, комкает ее, кладет в печку, поверх укладывает крест-накрест щепки, чиркает спичкой по коробку, и пламя осветило комнату и лицо бабушки.
Печь растоплена, становится тепло. Заскворчала жареная на подсолнечном масле картошка на железной круглой сковородке. Надо вставать, но так не хочется.
— Пора, Николушка. Поднимайся, поешь перед школой.
Коля с аппетитом ел картошку с ломтиком черного хлеба. Оба они числились иждивенцами и получали по хлебным карточкам военного времени по четыреста граммов хлеба в день, им этого хватало. И по другим продовольственным карточкам удавалось получить какую-нибудь крупу, муку, а то и сахарный песок или кусковой сахар, тоже по 400 граммов, но в месяц. Да еще бабушка договорилась с красноармейцами, которых она называла по-старому солдатами, что будет стирать им белье, а за это они делились своим вкуснейшим борщом и кашей с мясом. Да еще приходил от них военный наколоть дров. Эти красноармейцы были на короткое время расквартированы недалеко, и очень облегчали бабушке главную заботу о еде.
Их дом разделен глухой стеной на две половины. В одной половине бывшая хозяйка всего дома с взрослым сыном, всегда сердитая по понятной причине. Их "уплотнили", отобрав полдома и подселив семью Ивановых, беженцев 1919 года из голодного Петрограда, Семена и Прасковью с тремя детьми, а потом родились еще две девочки. Сыновья стали летчиками. Леонид, лейтенант, участник войны с белофиннами, внезапно умер после окончания той войны. Старший сын, Виктор, уже отслужил, но был снова призван сразу после начала войны с Германией, а в августе следующего года на него пришла похоронка. Погиб в воздушных боях под Воронежем. А потом умерла дочь Тамара. Старшая дочь Шура, мать Коли, оставалась в Ижевске, куда всей семьей эвакуировались с началом войны. Младшая дочь, Настя уехала вместе с воинской частью, где служила, как доброволец, куда-то на юг. А пять лет назад умер муж, рабочий механического завода. И осталась бедная бабушка в непривычном одиночестве. Она было рада внуку, которого привез его отец из Ижевска. Сам он сразу вернулся на место работы, где был начальником на оборонном объекте.
Бабушка с внуком жили в двух смежных комнатах. Слева от выхода из комнаты, был туалет со своей дверью. Направо еще одна дверь вела в сени - просторное неотапливаемое помещение для хозяйственных нужд. Здесь хранились скудные запасы еды: картошка в мешке, и в просторном широком шкафу - бутылка подсолнечного масла, немного муки, и крУпы - пшено, горох, овес, греча, рис. Из сеней две двери открывались и вели на крыльцо с четырьмя ступеньками. Налево был проход к реке с забором и калиткой без замка. Направо тропинка вела к забору с калиткой, тоже без замка, на выход со двора. Рядом высокий прочный забор отделял какой-то исторический памятник с хорошим домом и яблоневым садом.
— Николушка, я сегодня пойду в магазин, надо отоварить карточки. Дай бог, чтобы очередь была поменьше. Если меня не будет, ключ найдешь под половиком в сенях.
— Ладно, не беспокойся, бабушка. Я помню.
Отоварить продуктовые карточки было не так-то просто. Хлеб продавался по талонам карточки с указанием дня и только на один день вперед, а вот просроченные талоны пропадали. Самое страшное было потерять карточки, так как они не возобновлялись.
Коля быстро надел короткое пальтишко, теплую шерстяную шапочку и настоящий кожаный легкий шлем летчика с кнопочной застежкой, старые валенки с подшитой подошвой, взял портфель с тетрадями и тремя учебниками.
— Бабушка, я ушел!
— Ну, с богом, внучек! Дай я тебя поцелую. Через дорогу осторожно переходи.
Он вышел в темные сени, оттуда на крыльцо, и жесткий морозный воздух объял его и заставил поежиться. За калиткой он поднялся прямо по крутой насыпи к дороге, которая тянулась из Москвы на запад. Перешел дорогу, дождавшись, когда проедет колонна явно военных грузовиков. Все грузовики крытые брезентом. "Наверное, на фронт везут оружие", подумал Коля.
Дальше тропинка шла по левому краю оврага и выводила прямо к школе.
Двухэтажное здание школы приветливо светилось окнами. Светомаскировка первых лет войны была отменена; война явно катилась к своему победному завершению.
В раздевалке Коля отряхнул веником валенки от снега, повесил пальто на крючок. Но свой шлем с шапочкой спрятал в портфель.
После третьего урока была большая перемена, но все после звонка остались за партами. "Кормежка, кормежка" зашумели мальчишки. В класс вошла в сопровождении учительницы женщина с большой, очень широкой сумкой черного цвета в руках. Из сумки она достала завернутую в чистую бумагу буханку черного хлеба, порезанного на аккуратные кусочки вполовину поперечного среза. Раздав всем по кусочку, она затем доставала из своей сумки свернутые фунтиком упаковочки с сахаром и тоже раздала всем по фунтику. И это был настоящий сахар, а не сахарин, к которому все привыкли и который только вкус имел сладкий, но был эрзацем, заменителем.
После пятого урока Коля быстренько побежал домой. Но у выхода столкнулся с Мышкой, так звали все небольшого, шустрого паренька, вокруг которого вились нехорошие слухи. Три других парня, гораздо здоровее и взрослее, стояли чуть в стороне и внимательно смотрели на своего младшего дружка.
— Колька, ты откуда взялся?
— Я ни откуда не взялся, я живу здесь.
— А откуда приехал?
— Из Ижевска.
— А шлем откуда увел?
— Мне его бабушка отдала. Это шлем моего дяди. Он был летчиком, воевал еще с белофиннами. Он умер.
— А не врешь?
— Зачем мне врать. Я не вру.
— Ну ладно. Носи пока.
Мышка отстал от Коли и присоединился к своим приятелям. Но его вопросы и разрешение носить не понравились, они таили угрозу.
Коля вошел в комнату и увидел, что бабушка стоит на скамейке и устанавливает какую-то чашечку с горящим огоньком под икону. Икона была с изображением женщины с ребенком на руках, со скорбным лицом.
— Бабушка, а кто на иконе? — Бабушка осторожно слезла со скамейки.
— Матерь божия с сыном.
— А она тебе помогает?
— Очень помогает. Она всем помогает.
— А в школе нам ...
— Что в школе?— Бабушка насторожилась, ее доброе широкое лицо посуровело.
— Нет, ничего.
Коля чувствовал, что в школе говорили об иконах, о вере в бога, о верующих как-то неуважительно, с осуждением, и ему это не нравилось, потому что он видел, какая бабушка хорошая, добрая, как она любит его, а ведь она верующая. Разве может она верить во что-то плохое, отсталое, ненужное?
Бабушка отдала внуку все вещи сыновей, в том числе шлем Леонида. Но особенно внук ценил модели самолетов из дерева и отлитые из металла. Выделялась модель По-2 с двойным несущим крылом, сделанная необыкновенно тщательно, со всеми мелкими деталями, с неубирающимися колесами, с двухместной кабиной, с подвижными элеронами на крыльях и на хвосте. В сенях он нашел большую корзину с рыболовными снастями Виктора, с крючками, лесками, жерлицами, кружкАми и донками. Стояли в углу и удочки-самоделки из длинных веток орешника. В другой корзине лежали в навал нехитрые слесарные инструменты: клещи, плоскогубцы, напильники, отвертки, тисочки, коловорот, рубанок, а также гвозди, проволока и несколько разных ножей с деревянными ручками..
И внук пристрастился мастерить модели самолетов и кораблей, и бабушка не обращала внимание на то, что внук часто пилил и строгал и добавлял ей работы с уборкой опилок и стружек.
Коля пообедал и сразу стал готовить задания к завтрашнему дню. Бабушка удивилась, но ничего не сказала, хотя обычно он принимался за уроки вечером. А до этого все строгал да пилил.
Он учился легко. Домашние задания сделал быстро, и стал одеваться.
— Ты куда собрался!
— На пустырь, покататься на санках!
— Но, чтобы недолго, еще уроки-то не все сделал, поди.
— Да нет, все.
Коля надел короткое пальтишко, валенки, шлем, варежки, подхватил в сенях санки из алюминиевых полос и сбежал с крыльца в заснеженный двор. Бегом по расчищенной тропке к калитке, сразу направо вдоль дороги.
Пустырем называли облюбованный подростками пригорок за последним домом, спускавшийся вниз на небольшое поле, занятое летом под капустный огород. Это поле заканчивалось метров через сто крутым спуском к реке.
Пустырь, утоптанный ребячьими валенками, был отлично приспособлен к катанию на санках. Выше пустыря шла асфальтовая дорога, которая круто поворачивала влево и тянулась на треть километра вверх, на Красную горку, и дальше вела в Москву.
Когда Коля пришел на пустырь, там уже были другие ребята. У всех разные санки. Самодельные, грубо сколоченные из досок, но прочные и удобные. И скользили не хуже покупных, так как полозья у них были подбиты металлическими полосками. Санки обычно мчались далеко, хотя до спуска к замерзшей реке не дотягивали.
Всем было весело. Забылась война, которая немного отодвинулась от этого подмосковного городка, забылось, что отец у Петьки на фронте и не только у него, забылось, что мама у Юрки работает по 12 часов в сутки на заводе и жалуется на боли в сердце. Пришла и Зоя с младшей сестренкой Томой, ставшая в свои тринадцать настоящей няней.
Но вот вырвались из дома, отодвинули все тревоги и заботы, и хохочут, и веселятся. И кто их за это осудит?
Быстро темнело. К Коле подбежали дружки.
— Не знаешь, почему нет Вали?
— Может, еще придет?
— Точно, вон она!
От соседнего дома послышался звонкий голос, певший модную арию из оперетты "Фиалки Монмартра". А модной ее сделал кинофильм "Актриса", только что прошедший по экранам страны.
— Карамболина, Карамболетта —
Ты пылкой юности мечта!
Карамболетта, моя любовь тобой на век взята!
Улыбкой нежной, чуть-чуть небрежной
Ты сердце каждого пленишь
Карамболина, Карамболетта!
У ног твоих лежит блистательный Париж!
Пропев до конца всю арию, Валя приняла гордую позу, выставила коленку в валенке, чуть приподняв левую руку, и с улыбкой спросила:
— Ну, как я пела?
Лицо румяное, ресницы и брови в белом инее, яркие губы полуоткрыты, глаза веселые и насмешливые.
— Здорово, здорово поешь, как по радио, не хуже!
— А где аплодисменты?
— Да хватит тебе, Валь!
— Ах, мальчишки-кибальчишки! Не скучно было без меня? А кто меня прокатит?
— Да ты лучше сама выбери!
Валя обвела взглядом мальчишек, немного подождала.
— Да, не очень-то вы похожи на сказочных принцев. И маловаты, и одеты бедненько. Нет, вы не парижане!
— Валька, ты чего болтаешь?
— Ну ладно, ладно. Уж и пошутить нельзя! Колька, с тобой хочу!
Тот быстренько уселся на санки, значительно сместившись вперед. Валя пристроилась сзади, обняла Колю за плечи, и они помчались вниз.
Вернулись на горку. Она прокатилась с Юркой, потом с Петькой, потом опять с Колькой...
Мальчишки ничего не замечали, а Валя уже смутно догадывалась, что она обладает некой властью над мальчишками, и начинала потихоньку пользоваться этой неведомо откуда явившейся властью. Она заметила, что как-то в стороне оказалась Зоя с малышкой, ездит одна со своей сестренкой, и ей скучно. И тут же ее звонкий требовательный голос:
— А ну-ка, сеньоры, почему это вы забыли ЗоЕвну-королевну и ее славную принцессу? Наказание — со мной никто не будет кататься, пока не прокатится с ними!
Время летело незаметно. И звонко раздавалась эта песня, задорный припев "Карамболина, Карамболетта!"
Разошлись часов в семь. Бабушка была недовольна. Внук пришел позже, чем договаривались. К тому же весь в снегу. Пальто, валенки, брюки всё мокрое, а в школу завтра в чем? Всё надо сушить. Хорошо хоть уроки сделаны. Бабушка вздохнула, посмотрела на икону в углу с горящей лампадой под ней, быстро перекрестилась и стала расстилать на горячей просторной печке мокрую одежду внука.
Коля долго не мог заснуть в этот вечер. Вспоминал катание на санках, и все думал, как он завтра опять пойдет на пустырь, как сядет к нему на санки Валя, как услышит ее звонкий голос, поющий "Карамболина, Карамболетта!" и досадовал, что время идет так медленно. И даже мысли о маме и папе, о сестренке и маленьком братике были слабее. Засыпая, он и сам удивлялся, почему это его так трогает самое обычное катание на самых обычных санках.
А бабушка думала, укладываясь спать, что день прошел хотя и в хлопотах, но хорошо. Внук ухожен и накормлен. Она с гордостью припомнила, что удалось наготовить для внука: утром картошка жареная и чай с хлебом, а чай-то сладкий, с сахаром, на обед солдатский борщ, гречневая каша со сливочным маслом и кусочками мяса, на ужин яичница из американского порошка на лярде. Из школы внук принес две пятерки, погулял с товарищами. И сама не голодная и управилась с делами, карточки, слава богу, отоварила, даже сахару дали за месяц восемьсот граммов на два талона, постирала белье и развесила сушить.
Но бодрые и разумные мысли вдруг отодвинуло возникшее в сердце леденящее чувство пустоты от сознания, что ее любимые мальчики - боевой Леня и мечтательный Витя больше никогда не подойдут к ней, не обнимут, не скажут доброго слова. Слезы наполнили ее глаза. "Что же делать, — думала бабушка. — Знать, такая судьба мне выпала. Роптать нельзя. Надо смириться. Бог не оставит. Надежда только на него".
18.06.17.