запахом слишком терпким растаешь в глотке
инеем мрачно-синим спадешь с ресниц.
пусть метрономом мертвым звучат в походке
смело твои шаги. ты средь сотни лиц
будешь являться болью и отраженьем
в луже, в витрине, в чьих-то родных глазах.
в тысячный раз повторяющимся рефреном,
россыпью звезд и бликами на снегах,
россыпью бесконечной из маргариток,
для Маргариты мастером будешь ты,
будешь прощальной надписью всех открыток,
будешь костром, что в пепел влечет мосты.
будешь костром, которым горят закаты,
или закатом красным как яркий мак.
точной, до боли колкой, простой цитатой,
будешь моим «зачем же?» и «как же так?»
ну, а пока – плыву на любовной лодке
[а, если честно – хочется спрыгнуть в пруд]
ты растворишься горечью терпкой в глотке
а вместе с тем – наверно, в груди умрут
руки твои, что каждую боль залечат,
голос, в котором слышен лишь юный май.
хмурые брови, губы, ключицы, плечи
и полушепот: «ну же ты, обнимай…»
кто-то сказал, как лодка моя б ни билась –
вмиг разобьется смело, в раз-два – о быт.
только – как так? мы были - и вдруг забылось.
[но ты вот здесь, ты в сердце.
ты – не забыт]
помню тебя как чистого, словно слезы,
и с добрым взглядом, цвета как изумруд,
с сердцем, в котором ночью бушуют грозы,
а сутра – солнце.
[здравствуй, любимый пруд]
все же навечно руки твои и голос,
запах, улыбка – будут зашиты там,
где все уже разбилось и раскололось,
где нет раздолий шумным, лихим ветрам,
там, где все бьется, бьется, и бьется чаще –
и будет биться, биться. ну, а пока –
я все вдыхаю имя твое.
[нет слаще]
и выдыхаю
с запахом
табака.