«ЕСЛИ КРИКНЕТ РАТЬ СВЯТАЯ...»
(Перефразировка С. Есенина)
Если крикнет рать святая:
«Кинь ты Русь, живи в раю»,
С болью пусть, но ради рая,
Волю Божью принимая,
Брошу родину мою.
ИЗ ФЕОФАНА ЗАТВОРНИКА
Кто дерзнёт, чтоб в Законе Христовом
Что-то править на гибель свою?
Но воюют, воюют со Словом,
Погибая в неравном бою.
«ДОН-ЖУАН» БАЙРОНА. ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ
ИЗ МОДЫ ВЫШЛА
Учили персы юношей при Кире
Стрелять из лука, ездить на коне
И правду говорить. И в нашем мире
Мы это всё усвоили вполне;
Конечно – лук в музее, а не в тире;
Но конный спорт – по-прежнему в цене;
А что до Правды – то сия наука
Из моды вышла, как... стрела из лука.
Дж БАЙРОН.
«Дон-Жуан»
Да, в мире нынче ложь или бравада.
Давным-давно из моды вышла Правда.
ВЗОЙДЕШЬ ЛИ ТЫ, ЗВЕЗДА СВОБОДЫ?..
Взойдёшь ли ты, звезда свободы,
Над нищей родиной моей?
Узнают ли её народы
О лучшей участи своей?
Или под плётками диктата
Их разностопые стези
Дойдут до общего заката
В безбожье, рабстве и грязи?
ТЫ ПОЭТ. ТЕБЕ МНОГО ПРОСТИТСЯ...
Ты поэт. Тебе много простится.
Без боязни о правде пиши.
Только совесть в себе не глуши.
Сколько надо молиться, молиться,
Чтоб гордыню изгнать из души!
ДВА ПЕРЕЗРЕЛЫХ ПОДРОСТКА...
Два перезрелых подростка
Правят и правят страной.
Может быть, в детский их просто
Садик отправить какой?
УЖ НЕ ЖДУ ОТ ЖИЗНИ НИЧЕГО Я...
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль прошедшего ничуть:
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуь!
М. Лермонтов.
«Выхожу одиня на дорогу...»
Не найти свободы и покоя
На земле. Они нас ждут в раю.
Но ведь как же надо, мощь утроя,
Благодатно жизнь прожить свою!
ВЛАДИМИРУ МАЯКОВСКОМУ
У меня, да и у вас, в запасе вечность,
Что нам потерять часок-другой?
В. Маяковский.
«Юбилейное»
Религию идейно невзлюбив
И предпочтя бунтарское сверженье,
Ты всё-таки церквей речитатив
Взял без боязни на вооруженье.
Ты веру был готов спалить до тла,
Но не смущался ради звонкой цели,
Чтоб, как церковные колокола,
Стихи набатом над страной гудели.
На сокрушенье мировых оков
Ты был готов отдать всей жизни годы,
И всё же в партию большевиков
Ты не вступил, чтоб не терять свободы.
Властитель поэтических вершин,
Владеющий, как Пушкин, русским словом,
Ты опускался до людских низин –
Их лозунгом вести к вершинам новым.
Ты знал – в походе нужен идеал
И ты назло разгулу и потерям
О Ленине поэму написал:
Не веря в Бога, ты в него поверил.
Но вера гасла – исподволь, не вдруг,
И гибель – если с нею распроститься.
Ты видел – отбиваются от рук
Рабочие, крестьяне и партийцы.
Страну тянуло неуклонно вниз.
В низинной пошлости увязло счастье.
И ленинский словесный коммунизм
Выплескивался в гиблое мещанство.
И вот, на горло песни наступив,
Ты пишешь, пишешь, пишешь фельетоны.
И этот сатирический мотив
Уж не набат, а только перезвоны.
И вот уже не раз и не другой
С тобою на одну и ту же тему:
«Ну что ты мелочишься, дорогой?
Взорли! Пиши о Сталине поэму!»
«Но я поэт, – ты им сказал, – не шут.
И не лимон, который крепко выжат.
Ни строчки по заказу не пишу.
Пускай Кудрейки по заказу пишут».
И всё-таки ты им на зло взорлил!
Ты «Баню» написал в размахе русском.
Победоносиков в той пьесе был
Земным божком – партийным главначпупсом.
Над ним московский зритель хохотал,
Да так раскатисто – на всю планету.
А Сталин злился. Он себя узнал.
Он не простит тебя за вольность эту.
Когда, расставшись с будущей женой,
Ты подошёл к окошку в комнатёнке,
За дверью приоткрытой и стеной
Услышал шаг, расчётливый и тонкий.
Вошёл огэпэушник. «Это ты?» –
«А кто ж ещё?» – И ты к нему навстречу
Шагнул к двери. Но около тахты
Как будто кто ударил в грудь и плечи.
И ты, качнувшись, на спину упал,
Но, боль в груди почувствовав, поднялся.
Стрелявшего уже и след пропал,
Лишь револьвер дымящийся валялся
У ног твоих. «Сквитались мы с тобой,
Победоносиков...» – И всё покрылось
Безжизненной какой-то темнотой,
Лишь что-то яркое вдали светилось...
Когда твой гроб спустил служитель в печь,
В окошко дверцы Лиля Брик смотрела.
Огонь объял тебя. Дошёл до плеч.
И вдруг приподнялось из гроба тело.
Брик закричала: «Боже! Он живой!»
А ты всё выше, выше поднимался.
Вослед за Пушкиным, твой век земной
Живой, набатной славой продолжался.