Девочка моя
сумасшедшая,
поездам твоим
снятся скрежеты,
в решето превратиться
грезится
самолётам твоим,
прошедшая
через острые края
бездны адовой,
ты такая
непрактичная,
доверчивая...
Я молитвенные знаки
вычерчивая
на коре и подкорке
сознания,
заклинаю тебя
моя горькая:
"В общем мраке
звездой сострадания,
оставайся!"
Кайся
в том,
в чём
не более
прочих
виновна!
Твои ночи
моим
по ранжиру
духовному -
ровня!
Достоевского чтили,
вшей давили
в бараке...
Водку пили,
не зная
"икорки"...
Изгнания
корки
с голодными вдвое,
делили...
В нас горела,
Гомером воспетая
Троя,
восставая
из пепла,
то петелом
укорявшим Петра,
то Фениксом детства,
которое в нас
морем бед
не убили...
Мой безумный,
мой искренний,
не от мира сего,
Божьей милостью -
в жизни земной
свет
небесный,
воскресный,
не говори,
что тебя
у меня -
больше нет,
ибо ты -
моя песня
и только с тобой -
я поэт,
путь свой
крестный
с уникальной
судьбой
не променявший
на тесный
пир горой -
мракобесный...
Ты - мой Новый
и Ветхий Завет,
гостья с дудочкой -
дурочка,
Муза,
мука,
музицирующая
дрожью
сакральной
на венах
натянутых туго,
круговая порука
ближних
в дальних...
Верлена
проклятая сука,
не смеет
на грудь твою
лапу свою
положить...
Будем жить,
пока живы
Годивы,
Орфеи,
ты моя - Дульцинея,
я - твой
Дон Кихот...
Вот.