Сокровища Нукуса в Пушкинском

Виноградова Татьяна Евгеньевна
ВЫСТАВКА "СОКРОВИЩА НУКУСА" В ПУШКИНСКОМ МУЗЕЕ

                Айтен Игнатовой

Азиатское вязкое солнце тянется ко мне.
Платаны вздыхают, вздымаются их синие бока.
Толстые геометрические дехкане
шествуют с мотыгами на работу, как на праздник.

Караван рассыпается мозаикой.
Глаза верблюдов бесстрастны.
Люди со стёртыми временем и Азией лицами
отдыхают навсегда.
Иншалла.
На дворе 1937-й.
Иншалла.

И только «Бык» Василия Лысенко
всё глядит с голубого холста
на этот мир, на нас, сквозь нас -
глядит наивными, всепонимающими,
чёрными с белой каёмочкой блюдцами глаз.
Нет, не блюдцами – тоннелями в иной,
первобытный, простой и убийственный мир.
В мир, где боги молятся людям,
где сияет чёрное древнее солнце,
а небесная синева чуть морщится, идёт складочками
от горячего дыхания Быка –
Быка критского,
                египетского,
                супрематического,
священного,
                детского,
                вечного.

Нет, не 37-й на дворе – солнце Азии выжигает время.
И «Мальчик в меховой шапке» смотрит
нежной парижской девочкой в шляпке ар-деко.
а «Суфий-узбек» похож на молодого Рафаэля Санти,
только шея покороче,
да в глазах – вкрадчивая, взрывоопасная пряность Востока.
И дорога льётся лиловой рекой,
и азиатское солнце морочит, темнит и туманит
в этом холодном московском мае.
Иншалла.

...А тонконогие смуглые колонны заполонили зал,
превратили то ли в мечеть,
то ли во дворец принцессы Амидалы.
– Где ж ваши древние греки, Иван Владимирович?

А Небесный Бык, весь в ливне лазурных штрихов,
всё раздувает ноздри, нагоняя рябь на небо, –
а может, просто жуёт лазоревую облачную траву.
И на кончике его хвоста балансирует
оранжевый шарик настоящего, нашего
Солнца.

– До встречи, Таурус-Апис-Телец!
Солнышко не урони!



записи


ВЫСТАВКА «СОКРОВИЩА НУКУСА» В ПУШКИНСКОМ МУЗЕЕ


Айтен Игнатовой



Азиатское вязкое солнце тянется ко мне. Платаны вздыхают, вздымаются их синие бока. Толстые геометрические дехкане шествуют с мотыгами на работу, как на праздник... На другом холсте караван рассыпается мозаикой. Глаза верблюдов бесстрастны. Люди со стёртыми временем и Азией лицами отдыхают навсегда. Иншалла. На дворе 1937-й. Иншалла.
И только «Бык» Василия Лысенко всё глядит с голубого холста на этот мир, на нас, сквозь нас — глядит наивными, всепонимающими, чёрными с белой каёмочкой блюдцами глаз. Нет, не блюдцами — тоннелями в иной, первобытный, простой и убийственный мир. В мир, где боги молятся людям, где сияет чёрное древнее солнце, а небесная синева чуть морщится, идёт складочками от горячего дыхания Быка — Быка критского, быка египетского, быка супрематического, быка священного, детского, вечного...
И дорога льётся лиловой рекой, и азиатское солнце выжигает время, морочит, дурманит, темнит и туманит в этом холодном московском мае. Иншалла. Тонконогие смуглые колонны заполонили зал, превратили то ли в мечеть, то ли во дворец принцессы Амидалы... Где ж ваши древние греки, Иван Владимирович?
А Небесный Бык, весь в ливне лазурных штрихов, всё раздувает ноздри, нагоняя рябь на небо, – а может, просто жуёт лазоревую облачную траву. И на кончике его хвоста балансирует оранжевый шарик настоящего, нашего, такого весёлого Солнца.
— До встречи, Таурус-Апис-Телец! Солнышко не урони!

2017