Зарево. Сухо во рту.
Ночь, не давая поблажки,
Стягивает в петлю воротник рубашки,
Как границы чулок моряков в порту,
Нервно протягивающих её владелице
Замусоленные бумажки.
Та не шевелится.
Ночь. Тусклая аура люстры
Простирается вдаль в виде сферы,
Раздевая собою кровать.
Приплюснутый край горизонта
Сгибает в дугу атмосфера.
Часы начинают хромать.
Пьянка сверху заканчивается бравадой
И, вскорости, пьяным храпом.
Время сдувается, в себе не имеючи клапан
И спустя пару-тройку десятков вокзалов
Мир не кажется нам громадой,
Но всё ещё видится нам наказаньем.
Содержимое бутылки
Возвращает
Сознание куда-то в бар
И утихомиривает боли в затылке.
Надо признаться, чудодейственность
Вина действительно развращает,
Превращая человека в товар,
А затем и в посредственность.
Выстрел. Гильза стакана
Неестественно быстро
Крошится под ногами,
Повторяя произошедшее
На голубом экране,
Как сумасшедшая.
Воздух за окном оказывается седым,
Но ему явно лучше так, нежели спёртым.
Пьяница, матерясь, читает нудную мораль молодым,
И это выглядит, словно ангел посоветовался с чёртом,
Но оказался непонят им.
Тишина. Лишь выпуклости ключа
Царапают дверь изнутри
С терпеливостью палача
И уверенностью Рейхстага.
Солнце появляется товаром среди витрин.
Часы вновь идут стройным шагом.