Вечное может ли радостным быть, без смертельной тоски постоянной?
Или – не так: для чего нам дана совершенной красы безупречность,
Если она – ослепительна, но, словно гнилостный плод, нежеланна?
Если умеет владеть, но, владея, казнит и калечит?
Сердце… О, сердце Медузы! Пылает в груди как открытая, рваная рана…
Сколько волшебных минут потеряло, в беспамятстве власти, пространство?
Сколько разомкнутых рук, сколько ртов, не восславивших сладостный миг наслаждения?
Вам ли, убогие, жалкие, жадные твари, желания клясть и судить постоянство?
Страсти не знавшие, вам ли мечтать о влюблённом и юном Персее?!
Нет, не для вас я всю жизнь создаю этой облачной, девственной спальни убранство!
Я ослепляю. О, Да! И свою красоту, и величие форм совершенных, как клад, охраняя,
Я его жду. Он придёт. Ибо он, как и все, лишь – охотник, лишь глупый, азартный охотник,
Страстно мечтающий взять, не отдав, не отмерив назначенной платы за, ясного Рая,
Жаркие ласки! И снова твердит парадигма любви: Берегись, греховодник!
Знай, что бывают восторги у тех лишь, кто щедро даёт, а не только берёт, обладая…
Нежный, красивый мужчина…О, мягкая кожа! Ясные очи… и стан, не полней, а стройней кипариса!
Сердце Медузы от ласк предвкушения так и сжимается, в сладкой и тёплой истоме… Мученье!
Я бы хотела в любимом, как в зеркале вод, до глубин, до последних глубин, раствориться…
Ведь титанида прекраснее тех, кто телесных страстей излучения
Гасит скорлупами масок, надетых на нежные души и лживые, глупые, старые лица!
О, как я жду! Как я грежу о скором его, предо мной, появлении! Кожей и сердцем алея,
О безупречной упругости плоти его, молодой и живой, и прекрасной, я смята мечтами!
Как я желаю! Но соки в божественном теле Персея, все холодеют, и члены его застывают, немея,
Ибо, всё то, что люблю, неизменно становится хладным и чёрствым, как камень…
Боги! Жестокие боги! О, дайте Медузе любить, иль убейте.
Убейте!
Убейте, жалея…