Глава 1
К синагоге на пригорке,
Вжавши в ухо телефон,
Поднимался Вася Теркинд.
Это был, конечно, он!
Как в стране далекой этой,
Где Макар телят не пас,
На краю почти что света
Оказался он сейчас?
Скажут мне -Да быть не может!
Сколько ж лет ему сейчас?
Это так! Да только все же-
Он! Тот самый! Здесь у нас!
Постарел, но лишь немножко.
Вот идет себе один.
Та же все при нем гармошка
С надписью «Даёшь Берлин!»
Да пилотки вместо только
(Все же время не стоит!)
Ярко красная бейсболка
Довершает колорит.
Объяснить все это надо,
Но попозже, не сейчас.
Пушки к бою едут задом -
Так и мой пойдет рассказ.
Жил он здесь вполне успешно -
Баба дома при харчах.
А племянник с сыном Кешей
На заводе в токарях.
Брат Иван давно на стройке
Разгружает там цемент.
Надьку после курсов кройки
Взял "массажный кабинет".
Вот, принюхавшись немножко,
Теркинд замедляет ход.
Питу с жареным горошком
В лавке на углу берет.
И кладет неспешно в питу
Чипсы, а поверх - лучок,
А потом для аппетиту
Перца острого стручок.
Тут же возле стойки влажной,
Подмигнувши продавцу,
Питу съел степенно, важно,
Как и следует бойцу.
Вытер рот ладонью потной
А потом вздохнул - «Эх, ма!
Лучше бы свининки постной,
А не этого дерьма!»
Да еще б стакан сивушки,
К ней - соленого грибка,
И со здешнею подружкой
Да сплясать бы гопака!
Да пройтись с гармошкой, с песней.
А когда начнет темнеть,
С этой бы подружкой местной
В кибуце на стог залезть!..»
И пошел. Мелькали лица.
Звали в путь дела опять -
То на празднике случится
На гармошке поиграть.
То кому сменить покрышки,
То ворота подлатать,
То Твардовского детишки
В школе просят почитать.
Так он шел, к ходьбе привычный,
На поля бросая взгляд.
Фронтовик, боец отличный,
А теперь - репатриант.
Сел в лесу на пень бугристый
И портянки разложил.
Сигареты «Kent» и «Winston»
В самокрутку покрошил.
Выпил кружку самогона,
Чтоб в пути прибавить сил.
Редькой с долькою лимона,
Крякнув, быстро закусил.
Так себе сказал: «Ну что же,
По всему видать, ей-ей!
Что и я - хоть не по роже,
Так по местности еврей!
Где вы нынче, Валька, Сенька?
Где ты, сторож дед Егор?
Где родная деревенька?
Не видал вас с давних пор!
Кто теперь комбайн наладит?
Кто покрасит в клубе дверь?
Кто? Скажите, бога ради!... -
Да чего уж там теперь!...»
Вдруг качнулась ветка слабо.
Чья-то голова в платке.
То ли девка, то ли баба
Бродит там невдалеке.
Достает гармошку Теркинд,
Рыжий ус поправив свой.
По ладам привычно ловко
Пробегает пятерней.
И гармошка та запела,
В небе распугав орлов.
И кому какое дело,
Что у песни нету слов!
Как на фронте, как когда-то
За собой она ведет.
Только вдруг ствол автомата
Ткнулся Теркинду в живот.
Да, плохая вышла спевка!
Видит Вася, что стоит
Перед ним в платке не девка,
А хамасовский бандит!
И откуда только взялся!..
Что орет - не разобрать.
Все же Теркинд догадался -
«Руки вверх, едрена мать!»
Что поделать! Поднял руки
И смотрел, прищуря глаз,
Как араб, рыча, из сумки
Все на землю злобно тряс.
Миску смял, испортил вилку.
Помидоры подавил.
Это ладно! Но бутылку!!! -
Хвать из сумки - и разбил!
Кто ж стерпеть такое сможет?!
И хамасовца , крича:
«Ах, жидовская ты рожа!»,
Вася Теркинд бьет сплеча.
Кто не пьет, тот лишь по слухам
Знает этот русский дар -
Собутыльнику по уху
Сокрушительный удар.
И удар тот, как на пьянке,
Вмиг араба уложил.
Рухнул тот лицом в портянки
Если б мимо - был бы жив!
Теркинд в кактусы неспешно
Бросил ржавый автомат.
Так сказал: «Араб, конечно,
Против немца слабоват!
Если посмотреть поближе!..
Но террор пресечь пора!
Тут бы нужен Колька Рыжий
Из соседнего двора.
Дать бы Кольке пару литров
Да оглоблю подлинней -
Он бы этих террористов
Перебил за пару дней!»
Пыль смахнул с сапог сухую,
Бросил сумку на плечо.
И пошел в жару такую,
Что и камню горячо.
Через рощи и пригорки,
Сквозь жару и через хмель.
Так вдвоем с гармошкой Теркинд
Шел по Эрец- Исраэль.*
(*Библейское название Израиля)
Глава 2
Кто на Кипре , кто в Нью-Йорке,
В Праге, в Мюнхене… Сейчас
В Хайфе вот прижился Теркинд.
Где, скажите, нету нас!
Разбросал нас всех когда-то
Перемен водоворот.
Нет, какой вы, эмигранты
Удивительный народ!
…В получасе от Рязани
Небольшой колхоз «Завет».
Тридцать изб и пара зданий-
Магазин и сельсовет.
Речка, ульи, мост, дорога…
И куда ни глянь окрест,
Для художников здесь много
Разных подходящих мест.
Меж берез дорога кружит,
Растворяется вдали,
Где порою тонут в лужах
Трактора и «Жигули».
Там с доски у сельсовета
Через пыльный плексиглас
Теркин молодой с портрета
Смотрит весело на вас.
…В том году решили- надо
Склад построить под овёс.
Из Москвы два стройотряда
Председатель и завез.
А студенты на природе,
Как голодные хорьки.
Тащат все, что в огороде-
И лучок и буряки.
Водку пьют, орут, как бесы.
И костры у речки жгут.
Ну а девкам интересно -
Что ни вечер - к ним бегут.
Поселили их у Люськи.
Тут же рядом, через двор.
Там и был тот черт нерусский-
Внучки Надьки ухажер.
Самый тощий в ихней своре,
Вечно с краю он сидел,
Но зато огромный корень
Исторический имел.
А когда осенний холод
Начался, дожди да грязь,
Стройотряд уехал в город.
Следом Надька подалась.
Долго от нее ни слова,
Ни письма. Вот ведь напасть!
Отелилась тут корова,
А в стране сменилась власть.
На Руси такой обычай-
С этой не свернуть тропы-
Смена власти- нету спичек,
Запуск спутника- крупы.
Что поделать можно, коли
В перестройку нет вина.
В путч обычно нету соли.
Да и после - ни хрена!
Года три прошло, и летом,
«Газиком» поднявши пыль,
Едет почтальон с конвертом,
В нем был вызов в Израиль.
Проводы такие вышли,
Что никто не ожидал.
Секретарь обкома бывший
Пел «Атикву» и рыдал.
Федька, Машка, тетя Лиза,
Никанор и дед Кирилл-
Все прислать просили вызов,
А главбух в «шофар»* трубил.
Кур топча, плясали «хору».
Собирались в Тель-Авив,
Дотемна орали хором,
Что народ еврейский жив!
Долго шла гулянка эта.
Кто лежал, кто песни пел.
А над крышей сельсовета
Флаг израильский висел.
(*рог, в который трубят в синагогах в
Судный день)
Глава 3
Вот промчал, простукав, поезд
И открыли переезд.
Тёркинд свой поправил пояс
И на теплый сплюнул рельс.
И пошел в свой путь. Повсюду,
След кирзовый оставлял.
Вдруг за кустиком верблюда
Вася Тёркинд увидал.
Подошел и, рот разинув,
Все смотрел, стирая пот.
Ведь горбатая скотина
Под Рязанью не живет.
И привиделось, как в жутком,
Злом похмельи без рубля-
На верблюде маршал Жуков
Выезжает из Кремля.
Весь сверкает орденами,
Барабаны, пушек гром.
И грохочет над полками
Троекратное «Шалом!»
На верблюда глядя снова
Сверху вниз и снизу вверх,
Тёркинд вспомнил Горбачева
И распад СССР.
Вспомнил он свою сторонку.
Дом, колодец во дворе.
Палисадник и буренку.
И рыбалку на заре.
Шумный двор военкомата,
Фронт, полуторка, река…
Сорок первый- сорок пятый.
От «звонка и до звонка».
Отступление, атака.
Переправа, медсанбат.
Боль и труд войны, однако
Уцелел и жив солдат!
Посмотрел вокруг. Красиво-
Горы, море… Что ж о том...
За три тыщи верст Россия.
Там и родина и дом.
Здесь все выглядит иначе.
Есть и дом, совсем другой.
Жизнь однако, как на даче-
Тянет к осени домой.
По щеке провел небритой,
И пошел в свой путь опять.
«Эх!»- сказал он на иврите.
И еще добавил- Мать!