Как ни устал в конце, а все же за день
Поднял стожок на Марьиных лугах.
Когда б, не дождь - три дня, будь он неладен!
Давно бы сено нежилось в стогах.
А что спешить? Июнь ещё в разгаре,
Какое ж это лето - без дождей?
Зато картоха прет как на опаре.
Кадушки в голос требуют груздей.
Но ничего, до осени успею,
Всё сделаю, что ране намечал:
И баньку слажу дедушке Матвею,
И крышу дядьке, чтобы не серчал...
Присел под стог ко мне бродяга-вечер,
Уже и росы жаворонки пьют…
Пора домой. А кем я буду встречен? –
Лишь только Бимка с матушкой и ждут.
Давай-ка в заводь - к иве молчаливой…
Давно ушли в деревню косари…
И только я сидел - почти счастливый,
Любуясь платьем розовым зари,
Фатою алой, облачком–кудряшкой…
Ступая тихо поверху осок
Унес туман, укрыв своей рубашкой,
Свою любовь в хрустальный теремок.
Пора и мне. И только я, прощаясь,
Коснулся ивы, вздрогнувшей, ствола,
Вдруг ощутил, как с нежностью, смущаясь,
Она лозою плечи обняла.
И я её, голубушку, ответно.
Хоть для кого-то я - в окошке свет,
Не нужен здесь мужик с душой поэта,
Поэт в деревне - меньше чем поэт.
Вот если бы на тракторе с гармошкой
Наяривал с утра и до утра,
Тогда б - и клуб, и красная дорожка,
И грамот всяких целая гора.
А тут - поэт. Стыдобушка какая.
Да ладно бы - Есенинских кровей
Или Рубцовских – душу надрывая,
Был горькой солью родиной своей.
Поэтому, недуг свой и скрываю.
Свои прознают – точно засмеют.
Одной лишь только ивушке читаю,
Пока туманы берегом плывут.
Ну что, моя хорошая, пора мне.
Давно и мама с Бимкой заждались…
За что, Господь, в какое наказанье,
Болею стихотворчеством всю жизнь?