«Вдох-выдох, вдох-выдох, рывок и ещё один шаг. Ещё одна маленькая победа. Потому что лёгкие горят огнём, ноги не слушаются, а останавливаться нельзя. Хотя больше всего Насте хочется упасть на землю и дышать- дышать. Но какой тогда смысл в этой многочасовой гонке? Да и гонкой её не назовёшь, враги просто загоняли Настю, как животное. Устанет окончательно, упадёт без сил и вот она вся, как на ладони, делайте что хотите.
Нет уж, девушка закусила губу, живой не дамся. Эх, жалко, что не было у неё с собой гранаты. Уж тогда бы она хоть нескольких фашистов с собой на небо прихватила. А так всего и успела, что выстрелить в одного, да и то не убила. Ранила легко. И вот теперь фашисты гоняли её по кругу. Деревня, лес, речка. Она уже не понимала, в какую сторону бежать, перед глазами плыли красные круги. Сказывались усталость, напряжение и незажившая рана, полученная после бомбежки поезда. Чёрт её дёрнул отстать от своих. Просто так неожиданно встретила соседку на станции, где как раз загружался их санитарный поезд. Ну, не могла она пройти мимо, не узнав, что с родными – живы ли, здоровы. Может, унесло их ветром войны далеко от дома и Насти, а может – всё по-прежнему в их маленьком приморском городке. Спохватилась девушка, когда понеслись мимо составы. Пришлось садиться на поезд с эвакуирующимися, благо следовал он в том же направлении. Настя рассчитывала догнать своих к утру, а догнали их - вражеские самолёты. В том аду Настя уцелела чудом. Ни единой царапинки не получила. Добралась до леса недалеко от железной дороги, решила осмотреться и влезла на дерево. И самым глупым образом свалилась вниз. Упала неудачно, проткнув ногу веткой. От боли, страха и жалости к себе Настя расплакалась. И плакала долго и самозабвенно. Только большого облегчения слёзы не принесли. Настя вытащила ветку и, тихонько поскуливая, обработала рану. Ещё до войны она мечтала стать врачом, да 22 июня прозвучала страшная весть. Настя записалась на курсы сразу, не раздумывая, и через три месяца оказалась на фронте. Через год попала в состав санитарного поезда. И вот теперь она здесь в незнакомом лесу. Идти было больно, но и оставаться на одном месте слишком опасно. Настя хотела добраться до своего поезда, да хоть куда-нибудь добраться, где нет немцев, и могут оказать помощь.
Наверное, Насте просто повезло, что она не заблудилась в лесу, а к вечеру вышла на небольшую деревню. Всего-то с десятка два дворов. К тому моменту девушка чувствовала себя хуже некуда. Но была жива и выбралась к людям, как говорится и на том спасибо. В крайней хате, куда она решилась постучаться, оказалась нестарая ещё тётка. Окинув Настю и улицу за ней быстрым взглядом больших тёмных глаз, она впустила девушку в дом. Тётка Наталка ни о чём не спрашивала, покормила пришелицу, промыла рану, и, густо намазав какой-то пряно пахнущей мазью, уложила спать. За те три дня, что Настя пробыла в доме у тётки Наталки, она сделала вывод, что местные её боялись. Лишний раз в дом не заходили. А если, что нужно было, постучав, ждали у порога, пока хозяйка соизволит пригласить в дом. Настю такое поведение обескураживало. Даже в их городке, где все про всех знали, нравы были проще. Но Настя в разговоры не пускалась, всё больше спала или наблюдала, как хозяйка шьёт вечерами у маленькой керосиновой лампы. Шила она, напевая себе под нос одну и ту же мелодию. Слов Настя разобрать не могла, как ни старалась. Но от этой песни всегда грезилось наяву. Виделась Насте река, слышался плеск воды и тихий смех. Вечером третьего дня тётка Наталка закончила свою работу. Кинула молчавшей Насте белую рубаху, вышитую по вороту красной нитью. На все благодарности Насти только отмахнулась. А утром следующего дня в деревню вошли немцы.
Их было немного, шесть человек. Что-то вроде разведки, на двух мотоциклах. Чуть позже в деревню должны были зайти две немецкие части. Ещё на рассвете тётка Наталка растолкала Настю и сунула ей в руку пистолет. На все расспросы девушки привычно промолчала. Только улыбнулась, как показалось Насте – виновато. Теперь Настя сидела с пистолетом в руке, в новой рубашке и ждала. А немцы тем временем согнали жителей на площадку посередине деревни. На ломаном русском один из немцев объявил, что убивать никого не станут, если жители добровольно выдадут партизан, солдат и комсомольцев. И тётка Наталка привела их в свою хату.
Настя сразу всё поняла, услышав в сенях чужую речь и топот сапог. Только пистолет использовала не по назначению. Выстрелила в первого же вошедшего в комнатку немца. А лучше бы себе пулю в лоб пустила. Не пришлось бы теперь бежать от улюлюкающих и хохочущих фашистов. Хотя бежать, это мягко сказано. Настя еле шла, несколько раз она со всего маха падала на землю и рана на ноге открылась. Тряпицы, которые накладывала на ногу тётка Наталка, пропитались кровью. Немцам было скучно, иначе Настю не выпустили бы дальше двора. Пристрелили бы там же или ещё чего похуже сотворили. А так немцы забавлялись, они знали, что деваться ей некуда, пока им самим не надоест гонять добычу. Сперва за ней «охотились» три немца помоложе, перебрасывались словами на своём противном языке, смеялись. Потом к ним присоединился раненый Настей фашист. Рука у него была забинтована, он не участвовал в общем веселье, молчал и упорно следовал за девушкой. Настя поначалу надеялась уйти в лес, но дорогу туда ей быстро отрезали. В деревню идти не имело смысла, оставалась речка. Широкая, светлая, совсем близко от домов. Туда путь фашисты не загораживали, считали, что раненая не сунется в воду. А зря, Настя хорошо плавала, даже за школу выступала на соревнованиях. И как это ей раньше не приходило в голову, вот же он - путь спасения. Как только она окажется в воде, сможет нырнуть, а под водой продержится долго. Уж всяко успеет уплыть подальше. Вдруг повезёт и фашисты за ней в воду не полезут. А если стрелять начнут, ну тут уж что будет, то будет.
Настя похромала к речке, фашисты загалдели и неспешно последовали за ней. Они были уверены, что добыча ускользнуть не сможет. Но словно близость воды придала девушке сил, Настя почти успела добраться до кромки песчаного берега. Сзади раздался окрик, Настя, будто в кошмарном сне медленно повернула голову, и всё смешалось в яркий калейдоскоп. Полыхающее закатом небо, вспышка в глазах, когда в грудь точно толкнулся горячий шар. Девушка упала на спину. По белой рубашке расползалось кровавое пятно, светлые волосы рассыпались по песку. Правой рукой Настя пыталась растереть грудь, в которой разгоралось острой болью пламя. Левая бессильно запрокинулась в прохладную воду речки. Волны накатывались на берег, лизали Настины волосы, толкали в руку и бок - не закрывай глаза, живи...
«Ненавижу... - прошептала Настя, склонившемуся над ней немцу. - Всё равно вы все умрёте... твари по...»
Немец выстрелил ещё раз, пнул девушку в бок, застывшие глаза смотрели в небо с немым укором. Повернулся к своим, махнул здоровой рукой с зажатым пистолетом, мол, идём, поиграли и хватит. Когда фашисты, возбуждённо гомоня, ушли в деревню, а закат окончательно погас, тело Насти потянули в воду. Тонкие белые руки ухватили девушку за волосы, за ещё не успевшую похолодеть ладошку, за сбившуюся юбку. Медленно и неумолимо река поглотила Настю.
*****
Ганс ужасно хотел спать. Он выпил совсем немного этого чёртова пойла, которое русские называли водкой. И почти ничего не съел. Не успел. Его как самого младшего отправили охранять избу. От кого охранять Ганс не понял, но, честно повесив на плечо автомат, вышел на улицу. Он несколько раз обошёл дом, тоскливо поглядывая на окна. Внутри веселились его товарищи. Тётка, которая выдала им девчонку, накрыла стол и обещала привести русских девушек. Так сказал Гансу Фридрих, он лучше всех говорил на русском. А Гансу этот язык не давался совсем. Дальше нескольких фраз: «Кто там», «Иди сюда» и «Руки вверх» он так и не продвинулся. Ганс почти уже собрался прикорнуть на скамейке у дома, как со стороны реки раздался плеск. Хмель слетел с него в одно мгновение. Перед глазами испуганного немца встала картина высаживающихся из лодок русских партизан. Судорожно выстави перед собой автомат, Ганс размышлял. Предупредить остальных или всё-таки узнать, что там за шум? Если там ничего не окажется, его поднимут на смех. А он и так являлся постоянным объектом всеобщих насмешек. Ганс напряженно вслушивался в ночь, забыв даже дышать. Плеск не повторялся, зато вдруг зазвучала тихая песня. Высокий девичий голосок пел тихо, Ганс не слышал слов, да он бы их и не понял. А вот мелодия его заворожила. Она очень походила на колыбельную, что когда-то в детстве пела ему мать. Забыв обо всём, он пошёл на голос. Спустился на берег и увидел ночную певунью. Невысокая, худенькая, в длинной белой рубахе. Девушка сидела на песке, по спине её рассыпались длинные светлые волосы. Ганс остановился, он боялся, что увидев его, девушка перестанет петь. Но она даже не заметила его появления. Сидела, обхватив колени руками и пела. Ганс сделал несколько шагов вперёд. Почему-то ему очень захотелось увидеть лицо певуньи. Девушка, словно почувствовав его движение, встала. Не поворачиваясь к немцу вскинула вверх руки, вытянулась в струнку, запрокинув голову к небу. А потом медленно пошла в воду. Ганс даже не успел удивиться, с чего бы это ей вздумалось купаться в реке ночью, да ещё и в одежде. Он просто пошёл за ней. Как был, даже автомат на берегу не оставил. Шёл, то и дело проваливаясь под воду, окунаясь с головой. Светлая головка девушки скрылась под водой раньше, но песня продолжала звучать в ночной тишине. Когда вода была ему по горло, у Ганса всё-таки промелькнула мысль. Как он может слышать голос, если певунья под водой. Промелькнула и пропала. А ещё через минуту пропал и Ганс. Песня была слышна ещё несколько минут, а потом затихла. Стоящая у кромки воды фигура развернулась и зашагала к домам.
*****
В небольшой комнатке было шумно и дымно. Немцы не утруждали себя ни выйти покурить на улицу, ни хотя бы открыть окно. Они были сыты, пьяны и чувствовали себя в полной безопасности. Что могли сделать им русские, если из мужчин в деревне остались только пара стариков да малые дети. А снаружи караулит Ганс, если вдруг что случится, успеет поднять тревогу. Тем более уже завтра здесь будут расквартированы две части.
- Эй, хозяйка, ти обещаль нам девушек! – Фридрих расплылся в пьяной улыбке. – Веди их сюда, бистро!
Все расхохотались, в предвкушении предстоящей забавы. Не поддержал общее веселье только Томас. Он улёгся за занавеской, даже не притронувшись к выставленному хозяйкой угощению. Всё баюкал раненую руку и не расставался с оружием. На все уговоры и шутки товарищей отвечал, что должен хоть кто-то из них сохранить трезвую голову.
Хлопнула дверь, вернулась хозяйка. За ней в комнату вошли три девушки в длинных белых рубахах. Немцы замолчали. Оценивающе разглядывая гостий. Одна была высокой, статной, белолицей и темноволосой. Две другие были блондинками. Только у одной коса спускалась ниже талии, а у второй светлые волосы едва доставали плеч. Кого-то она немцам напомнила, но из-за выпитого алкоголя и дыма никто не понял кого же именно.
- Почему так мало фройлян? – Фридрих попытался встать из-за стола, но тяжело осел обратно.
- Остальные ждут на берегу, - тихо ответила хозяйка дома.
- Зачем на берегу? – удивился Фридрих. Перевёл слова женщины товарищам. – Что они там делают?
- Купаются, хотите и вас искупают. – Хозяйка улыбнулась, девушки, словно по команде тоже. Почему-то Фридриху вдруг стало не по себе. Особенно когда он встретился взглядом с темноволосой красавицей. Глаза у неё были черные, бездонные, как омуты. А зубы, обнажившиеся в улыбке, мелкие и острые. Фридрих моргнул от испуга. Наваждение исчезло – девушка как девушка, красивая, темноглазая, улыбается ему. Немцы, еле держась на ногах, потянулись на улицу.
Томас за занавеской заворочался, ему совсем не нравилась затея Фридриха. И то, как легко остальные поддались его уговорам. Русские непредсказуемы, от них всего можно ожидать. Сейчас они смотрят тебе в глаза и улыбаются, а через мгновение готовы убить. Особенно женщины. Мерзкая девка, и надо же было ему сунуться в проклятую комнату первым. Томас поморщился, рука болела, а врачу он сможет показать рану только завтра. Он был чертовски зол и не только из-за боли. Его бесило полное отсутствие дисциплины и странное чувство тревоги. Тревоги не исчезающей с того самого момента, как он застрелил у реки русскую девчонку. Снаружи послышался пьяный хохот и гиканье. Томас выглянул из-за занавески, хорошо, что он не пил, придётся им вместе с Гансом вытаскивать из реки пьяных товарищей. Главное, чтобы они не успели утонуть раньше. Или утопить русских девиц. Внезапно что-то в обстановке комнаты привлекло внимание немца. Томас насторожился. Что-то смущало его, что-то было не так. Но вот что именно, пока ускользало от него. Если бы Томас взглянул вниз, он бы понял, что на дощатом полу просто неоткуда было взяться мокрым следам. Мокрым следам босых женских ног. А ещё в комнате ощущался сильный запах реки, вытеснивший запахи дыма и алкоголя. Томас задернул занавеску, ему было зябко и тревожно. Он решил, что подождёт полчаса и пойдёт на берег.
Высыпавших из хаты немцев совсем не удивило отсутствие Ганса. О нём даже никто не вспомнил. Алкоголь и похоть дурманили головы, а ощущение собственной силы и безнаказанности притупляли осторожность. Девушки увлекали их на берег, немцы ускоряли шаг, спотыкались и чертыхались. Белые рубахи служили им ориентиром, да и луна светила на удивление ярко. На берегу их уже ждали. С десяток девушек с венками на распущенных волосах и таких же белых рубахах, взявшись за руки, водили хоровод. Молча, без музыки, но было в их плавных размеренных движениях что-то завораживающее. Немцы не сводили с девушек жадных глаз. Блондинка легко влилась в круг, а её темноволосая подружка подошла к самой воде и остановилась. Стояла неподвижно в пол оборота к немцам, глядя на блестящую в лунном свете водную гладь. Ближе всех к ней оказался Фридрих, да он ещё в комнате положил глаз на статную красавицу. Девушка повела плечами, и рубаха упала к её ногам, обнажая полные грудь и бёдра. И точно это стало сигналом для остальных, хоровод распался, девушки, обнажившись, бросились к немцам. Завертелись вокруг водоворотом нагих тел, хватая за руки, увлекая к воде. Фридрих попытался хотя бы снять сапоги, но девушки тащили его вперёд так настойчиво, что не успел. Он всё пытался углядеть темноволосую красавицу, но за чехардой сменяющихся перед ним лиц никак не мог её найти. Вода была тёплой, согревшейся под летним солнцем и ещё не успевшей остыть. А руки девушек, проникшие к нему под рубашку, ледяными. Девушки вешались ему на шею, щекотали, тянули за руки и ноги, двигаться становилось всё труднее. Фридрих попытался стряхнуть с себя чьи-то руки и не смог, его оплели холодные гибкие конечности. Оплели и потянули под воду. Он не видел, как один за другим его товарищи исчезали под водой, даже не успев вскрикнуть. Последнее, что он успел увидеть, перед тем как умереть – черные, бездонные, словно омуты глаза.
Томас чуть не задремал. Боль в руке неожиданно притихла, в комнате было тихо и спокойно. Немец взглянул на часы, после ухода его товарищей не прошло и двадцати минут. Томас засомневался – идти на берег или подождать ещё десять минут. Подумал и решил всё же пойти. Отдёрнул занавеску и вздрогнул. За столом сидела девушка и смотрела прямо на него. Сколько она пробыла в комнате и почему не ушла с остальными? Может ей велели остаться, на случай если он всё-таки решит развлечься? Он внимательнее вгляделся в лицо девушки, круглолицая, голубоглазая, носик чуть вздёрнут, обычная девчонка каких тысячи. Прямые светлые волосы обрамляют бледное лицо. Он даже успел обидеться на Фридриха, ведь ушедшие девушки были гораздо красивее. Но тут немца кольнула мысль, что где-то он уже видел эту русскую. И не сегодня вечером, а ещё раньше. Может в толпе деревенских утром? Девушка сидела очень прямо, не моргая, не сводя с него взгляда. Ненавидящего взгляда. И тогда Томас вспомнил, где уже видел эту девушку и этот взгляд. На берегу речки, когда стрелял в медленно оборачивающуюся на окрик русскую. Томас похолодел, руки у него затряслись. Такого просто не могло быть, он своими руками убил ту девчонку. Вернее эту, которая сидела сейчас перед ним. Томас сам не помнил, как начал стрелять. Он стрелял, а чудовище, сидевшее за столом, хохотало. И пули не причиняли ему никакого вреда. Томас выскочил на улицу, отчаянно зовя Ганса, Фридриха, да хоть кого-то из своих, живых. Но на улице никого не было. Ни души. И стояла зловещая тишина, если не считать прерывистого со всхлипами дыхания Томаса. Так просто не могло быть ночью в деревне. Ни лая встревоженных его криками псов, ни стрекота сверчков, ни плеска воды, даже ветер затих. На мгновение Томасу показалось, что он оглох. А потом скрипнула дверь и на крыльцо вышла мёртвая девушка. Окончательно потеряв от страха голову, немец бросился бежать. Он забыл, что у дома остались два мотоцикла, животный ужас гнал его вперёд. Он бежал, не разбирая дороги, бежал, пока не скатился в какой-то овраг, неудачно упав на больную руку и замер там, уткнувшись лицом в землю. Когда над ним раздался женский голос он – хоть и не знал русского языка – понял, что это его приговор. Едва успел перевернуться на спину, когда в овраг спрыгнула светловолосая девушка. Спрыгнула и впилась острыми зубами в обнажившуюся шею Томаса.
*****
Близился рассвет. По полю брели женщина в тёмном платке и молодая девушка в длинной белой рубахе. Раньше белой, а теперь испачканной кровью. Но это девушку не волновало. Она своего добилась. Отомстила. Ненависть, обжигающая изнутри, утихла. Кожа Насти стала такой же белой и холодной, как у её новых сестёр. Глаза застыли двумя льдинками. До рассвета она должна вернуться в реку. Она ещё не так сильна, как её сёстры. Долго находиться вдали от реки не может. А немец, как назло, успел убежать далеко. Тётка Наталка – сёстры почтительно называли её Матушкой – что-то говорила, но Настя почти не вслушивалась. Она устала и хотела уснуть на дне реки.
- Ты прости меня девочка. Другого выхода у меня не было. Наш род уже семь поколений деревню бережёт. Как может, - женщина мягко улыбнулась. – Последняя я осталась. В роду-то нашем. Не дал мне Бог детишек, некому силу свою передать. Не знаю, может и к лучшему это. Тяжело мне. Одних спасаешь, других губишь. Тебя вот сгубила. – Некоторое время они ли молча. – Я всех деревенских в лес отправила. Там схроны есть, пока тепло не пропадут. Сама тоже к ним уйду, чуть позже. Сегодня две части немецких прибыть должны. Скоро бои будут в наших краях и серьёзные. Много крови прольётся. Я это чую. Нужно помочь нашим солдатикам, как же иначе. В этом мне сестрички твои большая подмога, за топями болотницы следят, в лесу леший с лесовиками. Везде сила есть, исконная, русская, главное разглядеть её, да себе на пользу оборотить. Да вот мы и пришли, видишь, сестрицы тебя ждут. – Они подошли к берегу, в воде виднелись головки девушек. Настя рванулась к реке, внутри разливался покой. Когда последняя мавка исчезла под водой, ведунья развернулась и пошла к своему дому.