Мне родина–мать, что махина, паром отходящий ко дну.
Земля поглощалась пучиной, как трупик остывшей Му-Му.
А где-то на озере Рица в уютном и тёплом краю
Сияли довольные лица накинув на души броню.
И солнце в раздумьях пылало, чесало затылок себе:
-Доколе тянуть одеяло в бессмысленной этой борьбе?
Всегда, поднимаясь с востока, я вижу картину вдали.
Вот Гала лежит одиноко на белых полотнах Дали.
Вот свет, отражаясь от рядно, восходит туманно-тягуч.
Мой облик запрятан изрядно среди загазованных туч.
Костёл подо мной и погосты, соборы, мечети, кресты.
Все молятся: кто-то на воздух, а кто-то на мощи святых.
У всякого — флаги и правда, где молча стоят у границ
Готовые жертвы ландшафта и сонмы безумных убийц.
Когда же клонюсь я на запад напрасно таращить глаза
На то, что укрыто тенями, на то, что увидеть нельзя.
Но если всё вмиг прекратится: мышиные писк и возня,
То в этом пространственном мире не будет ни капли меня.
Поэтому я, выжидая, ласкаю десятки плечей.
Вот эти идут на Голгофу, а эти в ряды палачей.
Желаю, чтоб все были в деле, где всякому выдана роль!
У каждой эпохи свой Гитлер, у каждой страны свой де Голь.
Прищурившись, солнце моргнуло и скрылось за горный массив,
Я груз под приставленным дулом попёр, как безмозглый Сизиф.
И так до сих пор тащим лямку с ватагой босых бурлаков —
Моя дорогая Россия и любящий сын Иванов.