Механической страстью ответит в мобильном мне голос,
Что больше рассвет не наступит.
Станет стальным в этот миг последний мой волос
И цепь разорвется в груди и что-то там ухнет.
Холодные жабы с зубами волков нежно грызть нутро будут.
Я жадно глотку забив табаком серо-синим,
Расслабленно падал в своем недолюбленном мраке.
И нервно себя отключив от каждых цепей, ото всех электродов.
От матрицы, тюрем, пылающих в зареве сводов
И ото всех земных и наземных светил.
Пусть даже и нет в моих жилах ни капли каких-либо сил,
Я буду готов к обреченной атаке.
Упавший крест мне может быть подарит невесомость.
Позволит груди в полной мере воздуха впитать.
И если б сил найти еще, чтоб сдвинуть каменную выцвевшую гордость,
Я мог теплом, последнею искрой, поочередно,
Весь мир зажечь и всю вселенную пожарами объять.
Мечты обманчивы, как подлый манящий мираж,
Уставивший свой каменно-холодный взор
На обезвоженного путника последний глаз,
Еще блестящий от последнего луча неугасающей надежды,
Еще не принявший всю безысходность, как позор
И не готовый раствориться в мире без следа,
Оставив в нем лишь очертанья на песке,
Ботинок рваных пару и то, что называл своей одеждой.
Я заберу с собой на память
Семь статуй, вставших по порядку в рост.
Четыре ярко-красных, на которых взрос
И три прозрачно-черных, полых, полных слез
И девятнадцать маленьких историй.
И с ними по волнам уйду в бушующее море.