Через сто лет после Октября Новое изъятие собствен

Закуренко Александр
Среди моих друзей и знакомых, учеников и коллег много людей творческих, свободных, думающих о высоком. И не попавших лично под снос. И когда я призывал их на митинг 14 мая, то слышал вполне красивые ответы – не могу,; у меня репетиция, я бы с радостью, но должен ехать в Звенигород, я всегда за, но не сегодня. Или – а все-таки есть ведь дома, которые сносить надо. И потом, после Болотной только хуже стало, так что лучше не высовываться.
И теоретически все были правы. Лучше репетировать талантливый спектакль или радостно проводить время со школьниками, или философски оценивать наше копошение в перспективе вечности. Но вот у меня не получается. Потому что если мой дом будут сносить,; я не знаю, что делать с 7 тысячами книг из моей библиотеки? И как я смогу при шестидневки в школе и 35 часах нагрузки преподавателя, руководстве кафедрой, занятиями наукой, сочинительством, оказаться не в 5 минутах от нужной мне ветки, а неизвестно где. То есть я переезд не выдержу (в; прямом физиологическом смысле) и значит – просто борюсь за свою жизнь. Совсем без высоких слов. За право жить. А я ведь искал именно такое место – тихое, рядом с метро и нужной мне веткой. И платит свои кровные, заработанные, взятые в долг; и кредит. И на пяти работах ради этого вкалывал.
А как я смогу жить в государстве, которое как в годы коллективизации или сталинских депортаций, возьмет нас, попавших под снос, но трепыхающихся и кричащих – мы тоже имеем право выбирать где; и как жить, – и закует в кандалы, и отправит без суда и следствия куда следует барину тупого холопа отправлять – на сеновал выпороть. А еще страшнее, что теперь моя судьба в руках малообразованных и агрессивных соседей, которые за 20 лет жизни не удосужились ремонт сделать или потребовать, чтобы его сделала управа. А теперь кричат, что Собянин им даст большие квартиры и в новых домах; и с прекрасным ремонтом. А одна соседка так и сказала, я на халяву хочу больше; и лучше, и; мне дадут. ;А вы тут свой ламинат укладывайте.
Я не преувеличиваю и это не метафора. Сегодня я спросил у Молева – бывшего учителя и нынешнего депутата Московской Думы - ;вот я буду защищать Конституцию и откажусь покидать свой дом – вы меня сразу расстреляете или арестуете и в Сибирь? И он ответил, что вопрос будет прорабатываться по поводу таких как я. А ведь он депутат и его обязанность стоять на страже Конституции и законов. А я сослался на ст. 8 и 35 Конституции РФ – которые гарантируют мне право жить в своей собственной квартире. То есть власть дала нам понять, мои творческие друзья, что по поводу нас Конституция не действует. Будут прорабатываться другие законы. И мэр Москвы сказал публично, что если разрешить суды, то тогда ни одного дома не снесут. То есть – призвал суды отменить. И все чиновники от самых верхних в ответ на открытые нарушения Конституции и законов сказали нам – забудьте. Для вас буду теперь другие законы писаться. Без всех этих прав на собственность; и гарантий жить где хотите. Как соседка алкоголичка решит или барин из управы.
И теперь понятно, что пока вы будете репетировать, путешествовать, размышлять о высоком, нас снесут и расселят окрест по промзонам и далее по всей матушке России. А потом, поскольку власть официально объявила, что законов в стране больше нет и Конституции нет, придут и к вам, и скажут – репетиция? - нет, теперь мы решаем, что и где репетировать. И кому. 
Путешествие со школьниками? – нет, теперь мы решаем, кто и куда и что – и со школьниками и без.
О высоком же размышлять разрешат. Но молча и в одиночестве.
И вы захотите выйти на митинги против притеснения теперь ваших прав, да не с кем уже будет выходить. Всех расселят и реновируют. Кроме мэра; и депутатов.
И вот с такими мыслями я оказался на площади Сахарова. А рядом – человек из дома на Преображенке,; в котором я жил раньше. Высокий такой, седоватый, грустный. Это был хороший кирпичный дом – 4-я Гражданская 35, теплый кирпичный с потолками 2.80. Он-то почему сносится? – спросил я. Ведь вроде не хрущевка. Не знаю, сказал этот мой сосед. Но в доме все сдается и из собственников только я один против. Так что снесут. Даже не знаю, что делать.
И я понял, что мне плевать на Конституцию, если главе государства на нее плевать,; и на суды, если мэру Москвы на них плевать.
А вот этого человека мне ужасно жалко. Потому что к нему приедут и дом снесут. А он все деньги на капремонт потратил. И выезжать не хочет. Но один такой в доме. И приговорен.
И мне на него не плевать.
Понимаете, мои талантливые друзья; и ученики? Придут и снесут дом. И человека против воли выселят и укажут, где жить вопреки его воле. А не захочет – на улице оставят. И меня, вашего приятеля, коллегу, учителя, могут на улице оставить.
Нет у нас больше в стране законов. Отменили. И если мы столь тонки, что не готовы выходить ради прав человека или соблюдения законов – то может из жалости? Из сострадания? Из чувства человеческой солидарности с ближним? Просто пожалеете всех таких вот людей, которых власть не только отказалась защищать, но и насильственно выдворяет из их домов?
И вот стоял я рядом с ним на митинге и думал – посмотрите, ведь здесь находятся люди и взывают о помощи. А вы мимо проходите, на репетиции, экскурсии, просто к приятелям поговорить о высоком. А просят о помощи даже не пару бомжей,; а тысячи вполне жизнедеятельных и сильных людей. Слабые до митинга не дошли; и ждут бульдозеры по домам.
Понимаете – всех нас тысячи людей просят о помощи? И что мы сделаем в эту субботу, в это воскресенья, когда люди снова выйдут против того, чтобы их загоняли в стойло, чтобы баре нашей страны объединялись и указывали нам, где жить, как думать, и думать ли вообще?
И я очень бы хотел, чтобы пока вы снова будете где-то рядом с нами пробегать по своим делам – у вас в ушах эдак тихонько, как ветерка шелестение, звучало – пооомогиитеее!!!!
Пока мы еще в своих домах.