Вроде, будни и трудни те же,
те же буквы да пущий счёт,
терпежи, кутежи, манежи,
где и люди-то те ещё,
но сквозь родственность и застылость
прочитаешь шестым нутром –
что-то кончилось, изменилось
в кремне-мире, во всём самом.
Как пропущенный через время
вдаль, осмотришь честну'ю глушь –
и уже не в себе, а с теми,
кто попозже и этим чуж.
Есть для тех, чья печаль не спета,
но уж сумерки правд кривы,
узнавание – вспышка лета
из простуженной головы.
Как по игрищам-скукотищам,
по лесам, по шитью-бытью
озаботят они, отыщут
наживную журьбу свою,
чем продлиться они сумели
в крышах ночи, в застрехах сна,
и о чём всё на самом деле,
и насколько земля честна –
не расчувствуют, не рассудят,
но останутся до конца,
и без умолку время будет
изменять им черты лица.