1. За окнами поезда
К Севастополю поезд подходит. И вот - монастырь:
кельи-пещерки в отвесной скале. Как здесь жили монахи?
Как они мылись, справляли нужду? Впрочем, им как пустырь
жизнь на земле представлялась. Житейские страхи
были неведомы им. Только Бога боялись они.
Я же скажу: если Бог существует, то стыдно бояться.
И, чем считать, как в тюрьме, до успения дни,
лучше отправиться к тёплому морю купаться.
Плоть не грешна, если Богом она создана.
Что же века, как с врагом, с ней, невинною, спорим?
Впрочем, под небом Тавриды приятнее знать, что она
создана морем.
Кельи-каморки подобны бойницам в скале.
И, говорят, монастырь до сих пор не пустует.
Южное солнце скользит утюгом по земле.
Вера пасует, надежда вистует, а разум бастует.
2. Гостевой дом «София»
Странноприимных домиков каре
под кровлями из красной черепицы.
Сижу под кипарисом во дворе,
и мне поют неведомые птицы.
А пригляделась - это же щеглы,
и сразу же - строка из Мандельштама.
О, море, скоро я твои валы
увижу! А пока взираю прямо
в квадрат бассейна с голубой водой,
такою голубой, как незабудки
на кладбище... воображенье, стой!
Со мною ты играешь злые шутки!
Не думает о смерти вольный юг.
Вот пышный плющ - сорву и увенчаю
венком главу вдали от лютых вьюг,
и выпью что-нибудь покрепче чаю
во имя Вакха, Феба и своей
звезды фартовой, что не раз водила
мою ладью среди морских зыбей.
Ночные зажигаются светила.
Агавы перья, в рот набрав чернил,
старательно вычерчивают тени.
И лунной масти кот - как Гавриил
с благою вестью звёзд, воды, растений.
3. Встреча в Эвксинским Понтом
Там, где кончаются степи
и начинаются горы -
кряжи, отроги и цепи, -
розовой пены узоры
на аметистовых волнах
лечат и глаз, и рассудок.
В амфорах, миррою полных,
в винных широких сосудах -
то же игривое море
с доброй улыбкой дельфина.
И созерцает на взгорье
грозная дева Афина
даль богоравную, в коей -
зёрна грядущих вселенных.
А ещё дальше, в покое
над Островами Блаженных -
запах бессмертного мирта,
звуки бессмертной кифары.
Там, в средоточии мира,
боги, разбившись на пары,
лепят из тёплого гипса
смертных для сладкого горя.
Разум приходит от сфинкса,
души приходят из моря.
Вот почему мы стремимся
к морю с улыбкой дельфина.
Смотрит с высокого мыса
в джинсиках светлых Афина...
4. Городская новелла
Севастополь, увенчанный славой военной...
Словно бог бездыханный, лежащий в руинах...
Воскресил его душу прибой белопенный
и заслуженным лавром, на спинах дельфинов
принесённым, её, вечно юную деву,
увенчал и одел в белизну колоннады
Графской пристани, домов, доверив отделку
этой тонкой туники ветрам из Эллады.
Претворилась в вино кровь великих сражений.
И туристы пируют на ласковой гальке,
окунаясь в лазурь. Здесь бытует поверье,
что душа моряка воплощается в чайке.
Клюй же, чайка, - бросаю рукой, позлащённой
щедрым солнцем Тавриды - моё угощенье!
Обниму монумент, кораблям посвящённый.
Тихо булькнул мой гривенник - за возвращенье.
5. Херсонес Таврический
Камни, из коих был сложен античный город,
напоминают буквы: альфа, омега, дельта.
Серые эти камни знавали жару и холод,
старость богов, но и цивилизации детство.
Как протекала здесь жизнь? Очевидно, неторопливо,
словно движенье триеры по водам эвксинским,
словно молитва жреца вечной Деве (олива
ею подарена гражданам вольным афинским).
Ткали полотна здесь для парусов и одежды,
рыбу ловили и делали крепкие вина -
вот они, амфоры, - и возлагали надежды
в небе - на Зевса, в пустыне морской - на дельфина.
Спасся же так Арион! Людям надобно верить в спасенье
и при светильниках масляных, и при неоновом свете.
Кто мы? Откуда взялись? Прихотливой природы явленье?
Или блаженных богов несчастливые дети?
И почему нам пределом положена Лета? -
помнить об этом мы обречены с колыбели.
Мы никогда, никогда не узнаем ответа.
В небо врастают дорийских колонн капители.
Море мигает огромным нефритовым глазом,
шепчет губами солёными - в сердце жемчужницу будит:
зла не твори, наслаждайся, используя разум,
дальше - пусть будет, что будет! пусть будет, что будет!..
6. В кафе на берегу
А где-то есть Москва большая.
На кухне варится лапша; я
смотрю с портрета на супруга,
а он, подлюга,
конечно, пялится в компьютер.
Стар, но красив, как царский юнкер.
Котёнок смотрит на дорожку,
прильнув к окошку.
Вернусь я по дорожке этой!
Ну а покуда с сигаретой,
с бокалом крымского портвейна,
благоговейна,
закат на море созерцаю.
Валы багровые мерцают:
накатывается безбрежность
на неизбежность
предела: скорость света, кванты,
песчаный берег... Музыканты
с ленцой наигрывают “кантри”.
Раба по капле
выдавливаю в виде слёзных
нещедрых струй при виде звёздных
сфер, где утрачено так много:
наличье Бога.
И шелестит морская влага,
как под рукой моей бумага,
пока пишу я строки эти
при лунном свете.
7. Море у мыса Фиолент
Белозубость прибоя сменяется мрачной гримасой,
и опять, и опять, ибо неутомимо
море с вечно взволнованной зыбкою массой
тяжких вод, чья бессменна в веках пантомима.
Я была здесь ребёнком и отроковицей,
юной девушкой, далее - зрелой матроной.
Наглядеться нельзя, как нельзя и напиться.
Можно только под солнечной яркой короной
ощутить себя кем-то, причастным стихии:
нереидой, сиреной, морскою царевной, -
и принять эту влагу, как лучшую схиму
под невидимых родичей хор громопевный.
Кипарисы и скалы в лозе виноградной -
это всё вертикаль, здесь же царство иное -
царство горизонтали, смертельно отрадной,
равнодушной к людью и усилиям Ноя.
Реки - образы времени. Время - стоусто.
Но и трёх-то времен для двуногого - много.
И любая река пробирается к устью -
к морю - к влажной метафоре смерти и Бога,
единицы в n-степени. О, Единица,
жажду в тебя я уверовать снова!
Я плыву к горизонту. Я, малая, слиться
с необъятным в объятиях мощных готова...
8. Херсонес. У памятника князю Владимиру
О греческий пир! Наслажденье, веселье и нега.
И каждый - в пределе - и альфа себе, и омега.
Античных святилищ, как девы, стройны колоннады.
И небо хрустально над вечной землёю Эллады.
Но вот христиане святилища те низвергают
и солнечных ясных богов с пьедесталов свергают.
И в прах рассыпается мрамор, а дактилей свитки
сгорают, и Клио туника разъята на нитки.
И вот православная Русь, то есть падчерица Византии,
златит купола толстопузы, жлоблясь о еврейском Мессии,
в крестах поголовно, забыв о Перуне, Даждьбоге.
А вот уже Русь в коммунизм навостряет дороги.
Разграблены, взорваны храмы с иконами Спаса.
Царит атеизм, производство железа и мяса.
А вот уже новая Русь тяготеет опять к Иисусу,
но жадна до денег, и их повинуясь искусу,
возводит свои бизнес-центры, дубайских не плоше.
И многие вновь начинают молиться Перуну, Макоше.
И я, сигаретным дымком услаждая икону,
молюсь Иисусу, и Велесу, и Аполлону.
И жду, что мне скажет старинный пифийский оракул,
хоть веры в богов или в бога, увы, кот наплакал.
9. Фиолент
Фиолент в переводе с греческого означает “земля богов”,
но живут здесь дачники - сверху, внизу - монахи.
Здесь приносила в жертву незадачливых моряков
изгнанница Ифигения (алтарь был варьянтом плахи).
Здесь после странствий высадился на брег
апостол Андрей Первозванный. Не удивлюсь я,
если к этим же скалам когда-то пристал ковчег.
Господи Иисусе,
не удивлюсь, если тебе Магдалина была женой
и продолжился род твой в обычных людях.
Может, кто-то из них обитает вот здесь вот, над крутизной
лестницы древней, и Понт перед ним на блюде.
Толстый монах открывает ворота. Гривну ему даю,
чтобы увидеть то, что и так мне снится:
море и скалы, - чтоб постоять на крутом краю
и по щербатой лестнице в рай спуститься
мимо дубов и пиний, и монастырских стен
(маячками для ангелов теплятся свечи),
мимо житейских дрязг, неудач и схем.
Солнце Тавриды страстно целует плечи.
Белые чайки над Яшмовым пляжем кричат.
Белою чайкою катер качают волны.
Может быть, я никогда не вернусь назад,
были бы лишь монастырские бочки полны
сладким кагором, и верою - души, что будет всё
здесь и в посмертии слажено доброй волей,
что повернётся истории колесо
в сторону счастья. Доколе вопить “доколе?”?
Станет планета блаженной землёю богов.
Сон Фиолента? Да сбудется! Сладостный нектар Гебе
черпать для нас - и не вычерпать из золотых берегов.
В волнах танцует дельфин, словно ангел в небе.
Странно подумать, что где-то идут дожди,
падают жёлтые листья и льются слёзы.
Понт благодатный внушает мне: подожди,
будут ещё апрели и будут розы!
На Фиоленте света избыточно вещество.
И не боюсь я доли российской вдовой,
потому что море - сосуд свободы, и из него
я отхлебнула вдоволь.
18-20 сентября 2012