ИНТЕРНЕТСКИЕ ГОНКИ
Цикл ироничеких поэм
ПАВЛУ СОЛОДУХИНУ
В поэзии я с детства не был пешкой,
Но шёл, нигде об этом не звеня.
И в переписке сайтовской неспешной
Узнал вдруг, не без радости утешной,
Что ты готов учиться у меня.
Бесхитростным, прямым, открытым текстом
Ты заявил, что посреди холмов
Кажусь я в интернете Эверестом
Поэм напластованьем и стихов.
Допустим, с Эверестом слишком громко.
Но где она, давай определим,
Меж гениальным и отличным кромка?
Она лишь — меж хорошим и плохим.
И я, своё российское значенье
Оценивая проще и скромней,
Согласен всё же с мыслью про ученье
У скромной музы песенной моей.
Но тут же я всю сложность и представил
Старательного, но ученика,
Не знающего тонкостей и правил
Сложнейшего на свете языка.
Что русский наш язык ушёл корнями
В те ангельско-адамовские дни,
Не нам, наверно, сомневаться с вами,
Российские сподвижники мои.
Переберите все наречья мира
И даже соберите в общий ком,
Всё будет слабо, пустовато, сиро
В сравненье с нашим русским языком.
Здесь каждый звук, и каждый слог, и слово,
Пришедшие из дальней той дали, —
И красота, и жизни всей основа,
И единенье неба и земли.
И нужен пушкинский всесильный разум
И, может даже, более того,
Чтоб охватить явленье это разом
И мощью духа чувствовать его.
Их единицы, справедливы будем,
Кто в слове пушкинских достиг высот.
Иван Тургенев. Безусловно, Бунин.
Едва ли кто-то больше назовёт.
Все остальные — гении, таланты,
Про графоманов мы не говорим,
Не очень в знанье истин тороваты,
Не шибко дружат с языком родным.
Причины разные. Одна из многих,
Что будущие русские певцы
Полжизни провели в чужих отрогах,
В чужих полях, где жили их отцы.
И даже если в тех местах по-русски
Неплохо говорили, всё равно
Ошибочным был русский, плоским, узким,
Как жёсткие костяшки домино.
Попробуй проявиться на таковском
Как сочинитель прозы, как поэт,
И засветись в издательстве московском,
Уж то-то насмешишь высокий свет!
А мы припомним, как великий Гоголь
Прозаика карьеру начинал.
Над русским он работал страшно много —
Поскольку здесь никем себя считал.
И не могло чудеснее случиться —
Законам ангельского языка
Бог дал ему у Пушкина учиться,
У первого в России знатока.
Но и тогда, когда нашёл он силы
Диканькой о таланте заявить,
Его шедевры мяло и косило
По-русски неуменье говорить.
Внутри фантазии необоримой,
Наполненной обилием красот,
Зияли чернотой непримиримой
Провалы стилистических болот.
Но Пушкин благороден: «Слава Богу!
Мы автору прощаем все его
Неровности, неправильности слога
За явного таланта торжество.
Нас радуют писателя задатки.
Из гоголевских новых повестей
Уходят все былые недостатки.
Он к высшей точке движется своей».
Вот Пушкин! Говоря о поздней прозе
Судьбою данного ученика
Он предсказал, при нашем-то склерозе,
Чистейший образец на все века.
Так значит, может что-то получиться,
К начальной нашей теме нисходя,
Когда привыкнешь каждый день учиться,
Себя ни малой капли не щадя.
Но тут, мой друг, такая закорюка.
У нас — не гениев — иная жизнь.
Учиться нам усердно друг у друга,
Едва ли что-то даст, хоть заучись.
Ну да, у Пушкина я научился
Строке напевной, рифме. Может быть,
Немного мыслить. Научился чисто
В тетрадь особую переносить,
Что удавалось тайно сочинить.
И всё. А остальное мглой покрыто.
Я даже толком оценить не мог
То, что читал. Прочту. И шито-крыто.
А хорошо ли это — знает бог.
В те дни я был пленён «Войной и миром».
Считал: роман — громада из громад.
Лишь потому, что над моим кумиром
Иронизировали все подряд.
Что там читать? Сплошные переводы
С французского на русский. Глупый бред
О том, зачем войну ведут народы,
Которая приносит столько бед.
Потом я понял: да, и это тоже
До отвращенья портило роман.
Но было там страшнее бездорожье —
Ужасный стилистический дурман.
Там нет страницы, где б незнанье правил
Российской речи не давало знать
Нам о себе. А я-то это славил.
А я-то брался это защищать.
Но предстояли годы изученья
Стилистики, в которой наша речь
Небесное вбирала освященье,
Чтоб правильным потоком в жизни течь.
Однако речевых законов знанье
Нас не спасает, уж поверь, мой друг,
От стихотворного перевиранья
Словесных истин, позабытых вдруг.
И если ты в моём неловком тексте
Почувствуешь огрешность за строкой,
Подумай так о друге-Эвересте:
Мол, Эверест он, да, видать, плохой.
Ефремов, мол, он далеко не Пушкин,
Того и жди какой-нибудь подвох.
Уж лучше Пушкина бери на мушку,
Ну, а Ефремов так — для ловли блох.
1.04.16 г.
Иконы Божией Матери «Умиление»