Признаться, я мечтал: "Ну, гад, на воле встречу..."
Терпи, молчи и верь -- сбываются мечты.
Конечная. И он -- конвойный. Тёплый вечер,
и только мы вдвоём... "Привет!" "Да ладно! Ты?"
Забегали глаза, и мокрые ладони
его слегка дрожат. И садит голос страх:
"Тебе ж ещё сидеть?" "Да нет, уже в законе!
Могу теперь ходить в общественных местах..."
Не раз, срывая зло и тяжкое похмелье,
он щедро раздавал пинки и тумаки.
А нынче вот он я -- живой и не за дверью!
И надо бы спросить да хлестануть с руки...
"Ну что ты? Как ты, где? У нас всё так же... Что там!
Ты, если что, прости. И зла уж не держи...
Тебе ли объяснять -- такая там работа,
и всё на нервяках -- хватай, держи, вяжи..."
Оттаяло слегка, и кулаки разжались.
Наверно, ждёт семья. Да в чём он виноват?
Другой работы нет. И подкатила жалость...
Ему опять с утра на смену в этот ад.
"Я завтра расскажу -- все будут очень рады.
Приятный был жилец, совсем уже как свой...
Ты, если что, скажи -- чего-то, может, надо?
На месяц отдохнуть от жизни непростой?
А помнишь, как тебя прозвали людоедом?
Да, были времена! Полкан опять раскис...
А помнишь, баландёр кормил братву обедом?
Он нынче, говорят, известнейший юрист!"
Стояли мы, смеясь, и за ленивой шуткой
вся ненависть моя прошла сама собой.
Потом уехал он, пришла моя маршрутка...
И я его простил. И отпустила боль.