Голубая кровь

               
     "Зализываю" раны, покусали дворняжки: побывала в Сермяжках. Шавка, она же  «не токмо лае но и покусае», себя отпуская, если пьет хозяин  горькую: изменила Глаша с Борькою.
 
     Говорили: несколько дней тому, по этой улочке бежала змея по своим делам, на виду оказалась беспечная, скользяще блеснув. Ступил на горло человек, злостно давил. В крови земля, где погибала она, высохла корочкой голубенькой -  смотрю, как в зеркало. Змея извивалась от боли, молила лишь в стоне: «Детки у меня…»
Когда же перестанем давить тех, кто не с нами?! Плачу не день и не два: опоздала... Истерзанное тельце я бы в руки взяла, дыханием грела, прижала б к груди - пульсу сердца-любви. Глазки б в канаве собрала. «Летели…» - рассказывали дети.  «И долго глядели в ночной тишине» - то видел их дед.

     В детстве я часто в лес убегала. Поплакав у ивы, наговорившись с листвой, спешила к дубу большому - скрипучим плечам, ворчал добродушно. И не было печали! Кружила радость звонкой песней всему лесному населению.  Набегавшись так, засыпала на заброшенном кладбище средь милых и мудрых змей. Они принимали меня. Я же не знала, что их надо бояться! Однажды в безлунной, осенней продроге слышу сквозь сон: кто-то рядом вздыхает.  Дуновением проснулась на стылой земле, а не на холмике гретом. Долго болела потом: в бреду был душевный покой,  ласковы лица вокруг.