Сонет о том, как ренессансные поэты выкручивались, когда ещё не был изобретен кинематограф и сняты "Чужие"
В художника решил сыграть мой глаз,
И набросал на сердце твой портрет.
В моей плоти, как в раме ты сейчас, —
Пейзажик, перспектива, мягкий свет.
В руке творца ты видишь мастерство,
И твой портрет мне удался вполне:
Здесь, в мастерской моей груди его
Повесил я, а взгляд твой — свет в окне.
Какое глазки сделали добро!
Мои — твой лик запечатлев сурьмой,
Твои — пробив окно в моё нутро,
Где солнце, заглянув, полно тобой.
Но хоть и чертят твой портрет мои глаза
Им незнакомо сердце образа*.
* Очень лень переделывать последние две строфы, суть-то ясна же.
Mine eye hath played the painter and hath stelled
Thy beauty's form in table of my heart;
My body is the frame wherein 'tis held,
And perspective it is best painter's art.
For through the painter must you see his skill
To find where your true image pictured lies,
Which in my bosom's shop is hanging still,
That hath his windows glazed with, thine eyes.
Now see what good turns eyes for eyes have done:
Mine eyes have drawn thy shape, and thine for me
Are windows to my breast, wherethrough the sun
Delights to peep, to gaze therein on thee.
Yet eyes this cunning want to grace their art,
They draw but what they see, know not the heart.