Красной нитью пробежал след раненого волка
И повел куда- то в даль, к лесу по пригоркам.
Долго лаяли в ночи сытые собаки,
Сожалели, что дела не дошли до драки.
Пес, который поумней, – лесника Егора,
Говорит им: Этот волк не боится своры.
Я встречался с ним не раз, сильный зверь, отважный.
С ним, спасая лесника, схватывался дважды.
И клыки его остры, знает себе цену,
Он сохатому в прыжке, вспарывает вену.
Так что ваш брехливый лай, под мороз трескучий,
Все равно что нюхать след на навозной куче.
Присмирели тут же псы, не было печали,
Волка, сдуру, догонять и хвосты поджали.
Ну, - сказал, плешивый пес,- я пошел обедать,
Не пора ли мне в сарай кость свою проведать.
Поиграться с ней чуток, всласть ее похряпать,
А теперь вот, вам сказал, надо перепрятать.
В общем, вышло, как всегда, так или иначе
Разбежались кто куда, в суете собачьей.
А в амбарной тишине, под копной, в соломе
Мать и четверо щенят нежились в истоме.
Мать вдыхала запах трав летнего покоса,
А щенята ей в живот утыкались носом.
Ведь теперь весь мир для них под небесной чашей
Был из вкуса молока и запаха мамаши.
В голове мелькали сны васильковым цветом.
Снились солнце и роса, ранние рассветы.
Снились желтые глаза, взгляд из-за пригорка,
Как, впервые повстречав, испугалась волка.
Как бежала вниз к реке, лишь настанет вечер,
Замирала под кустом в ожиданьи встречи,
Как, увидев на лугу первый брачный танец,
Через куст перемахнул с перепугу заяц.
Сколько было по дворам, всяких кривотолков,
Кто разлаялся, кто нет, осуждая волка.
Да чего он в ней нашел, никакой фактуры,
Не пушистого хвоста, не приличной шкуры!
Все брехали, как могли, это и не диво,
Видно, шельма, по собачьи, все ж была красива.
По-людски, она была, вроде как невеста.
Оттого вожак со стаей не меняли места.
Сны, как сахарная кость, коротки и сладки,
Только в жизни все не так, здесь свои порядки.
Словно талою водой окатило душу.
Мать рванулась головой, навострила уши.
Воздух носом потянув, чуя кто-то рядом,
И пронзила темноту напряженным взглядом.
Тихо ветер подвывал в темноте под крышей,
Да в амбаре по углам копошились мыши.
Звезды падали в окне, да щенки сопели,
Насосавшись молока, издавали трели.
Пусть пока еще малы, вырастут когда то,
Все они ее щенки, все они волчата.
Долгожданный встречи час приближался быстро,
Но в морозной тишине вдруг раздался выстрел.
И в собачий мир ночной, через сотни метров,
Запах пороха и крови долетел по ветру.
Острой судорогой боль по телу пробежала,
Словно сотни майских пчел обнажили жала.
Звери, словно люди, люди, словно звери,
Сбросив в сторону щенят, мать рванулась к двери.
Разъяренный серый ком выкатился в стужу,
И собачий злобный лай вылился наружу.
Сколько боли и тоски слышалось в том лае,
Не слыхали отродясь люди в этом крае.
Все же, видно, повезло в этой встречи волку,
Кто-то дробью впопыхах зарядил двустволку.
И теперь, спасая жизнь, на подбитых лапах,
Ковыляющая тень уносила запах.
Правда, прыть уже не та, не послушны лапы,
Но отброшена верста тенью косолапой.
Позади в последний раз рявкнула двустволка,
И суровая тайга проглотила волка
Приютила, приняла, как родного сына,
Ветви елей подложив с белою периной.
И в бессоннице ночной наблюдала хмуро,
Как вожак зубами дробь выгрызал из шкуры.
А потом, толи в лесу, толи в чистом поле
Долго выл он на луну от тоски и боли.
И услышав этот вой - это ль не порука,
Вторя волку на луну, вдруг завыла сука.