На сцене, украшенной золотом и камнем, стоял человек, не привлекавший внимания. Он был таким незаметным, что все взгляды словно проходили сквозь него, ни на миг не задерживаясь. Это была его сцена.
Порядок расстановки вещей был настолько хаотичен, что не сразу было понятно, бородка ли это или необходимость. Каждая деталь, выставленная напоказ изображала некоторое чувство, которое испытывал незаметный человек.
Зрители были в восторге. Нет! Они были в сильнейшей эйфории. Непонимание происходящего вызывало в каждом глубокий интерес. Свет падал, то на зеркало в большом ботинке, то на кровать из детских игрушек, но особенно волнительно было, когда он падал на ковёр из радости.
Молчаливый герой все ходил от одной инсталляции к другой, незаметно вырывая из себя по волоску. Было бы ничего, если бы он делал так впервые, но к десятому выступлению волос на голове просто не осталось, и он решил использовать парик из птичих перьев. Он улыбался, но грустно, зато плакал с большим задором и жизнью. Все так запутанно в его игре. Лицо, выражавшее всего две эмоции, описывало всю его жизнь, а вещи вокруг — обстоятельства.
Через час всей этой суеты, лица зрителей наполнились такой палитрой чувств, будто каждый из них тоже стал инвентарем на его сцене, а все вещи просто наблюдали за происходящим.
Сейчас уже никто не смотрел на золотые ободки карниза, шёлковый занавес и гранитный пол; каждый с великим упоением и жаждой смотрел на причудливого старика, вырывающего перья из головы. На минуту он замер, и тишина так крепко охватила зал, что зеркало не выдержало и выпало из ботинка, разбилось об каменный пол и вызвало страшный визг в зале. Каждый теперь с ужасом смотрел на осколки и понимал, что вот-вот что-то произойдёт.
Старик встал на колени и пополз собирать крупинки зеркала, как самое большое сокровище в его жизни, оставляя за собой след из цветных перьев. Он бережно клал каждое стёклышко в руки и относил на кровать, пока не поранился.
Крик. Плачь. Тишина.
Кто-то громко засмеялся, но не в зале. А потом ещё звуки, и ещё. Каждая мягкая игрушка, из которых была сделана кровать, издавала свой звук, слившийся в какофонию. Старик изумленно смотрел себе под ноги, немного отошёл, чтобы взять с полу ковёр из его радости, а тот рассыпался в мелкие тряпочки.
Крик. Плачь. Тишина.
Он упал на колени и скрипуче дышал, опьяненный своим горем. Каждая вещь на сцене теперь стала кучкой мусора, а старик блистал в центре внимания. Он ни разу не смотрел до этого на зрителей, но вот его взгляд начал медленно подниматься.
—"Вы!", — крикнул старик и упал в осколки стекла.
Крик. Плачь. Тишина. Занавес.