Нога в коричневом, не слишком плотном носке быстро погрузилась в глубину высокого кожаного ботинка. Мне показалось, что что-то отделилось от стопы, как отрывается кожа на мозолях. Лёгкий дискомфорт и холодок прошли, и я не стал терять время, а наспех, совершенно по-идиотски, завязал шнурки и вышел в подъезд.
Не хлопать дверью, не топать громко, но и не шаркать, не разговаривать на лестнице – меня с детства приучили жить бесследно, беззвучно. Наверное, это хорошо.
До магазина, где я всегда покупаю букеты, в которых могут быть любые цветы, но обязательно есть эвкалиптовые веточки, идти минут пятнадцать. К середине пути руки замёрзли, я стал втискиваться в перчатки. От самых пальцев и до запястья кожа сморщилась, слегка зашелестела, и с моей кисти на заиндевевший асфальт упали несколько букв. Ещё не понимая, что происходит, и как к этому относиться, я подобрал их, как отскочившие пуговицы, и, не глядя, сунул в карман.
Ветта по обыкновению не поцеловала, а чиркнула носом по моей щеке. Я потерял ещё пару букв. Как это можно объяснить, и почему оно ещё не объясняется? Широкая лестница, ведущая к площади, сплошь усыпана дубовыми, кленовыми и платановыми листьями. Может, это тоже буквы? Только зачем и кому адресованы? Или же смысла нет, воедино их не собрать? Туман садился на площадь медленно и вкрадчиво, будто «принося извинения жителям и гостям города за доставленные неудобства».
- А если купить на тысячу, в подарок дадут зонт. Хороший такой, бордовый.
- Ну, пойдём. Купим. – Я вдруг понял, что Ветта всё это время говорила со мной, рассказывала что-то, но услышал я только сейчас, и даже не знал, за какими покупками мы идём.
Она вышла из торгового центра с зелёным бумажным пакетом и зонтом-тростью насыщенного клюквенного цвета. Я думаю, что среди постоянно сгущающегося тумана эти вещи мне показались ярче, чем они были на самом деле.
Хотелось тепла, но даже в квартире сложно согреться. Сквозило. Не из окон. Скорее – из меня. Ощущение пустоты усиливалось с каждой потерянной буквой. А я продолжал их рассыпать. Буквы, буквы, буквы: они оставались на всём, к чему я прикасался, везде, где я был. На теле Ветты, в её волосах, на подушках, простыне, в вырезе пододеяльника и на полу. Кое-где они цеплялись друг за друга, складываясь в слова. Я же когда-то произносил всё это, а теперь оно лежит и говорит со мной. Но ответить, в сущности, нечего.
Ветта посмотрела на меня в упор. Хотела чего-то, ждала. Единственное, что у меня тогда осталось – невысказанные, ещё непотерянные слова «я не люблю тебя».