Я не просто поэт, воспевающий грусть, я - трагик,
престарелый Пьеро - кукла куклой, но мой кукловод
меня бросил в чулан и углём на обойной бумаге
я пишу эту песню, лишённый любви и свобод.
А ведь будучи юн, был бойцом и за ниточки дергать
мог не каждый актёр, что озвучивал роли в спектакле,
за строптивость мою, в результате обычного торга,
кочевало по труппам моё тельце, набитое паклей.
Я ютился в коробках, конечно, мечтая о троне,
всю объездил страну с постановками детских историй,
но не мог говорить нарисованным ртом на картоне,
веселились детишки, не зная о кукольном горе.
Было много ролей, но не роли меня удручали,
перед каждым спектаклем для нас наказанием тяжким
был мальчишка-гримёр, он из масок тоски и печали
акварельное счастье варганил на наших мордашках.
Я мечтал быть Ромео, свою сберегая Джульетту,
быть ирландским Тристаном, мечтал добиваться Изольду,
пока юный бунтарь под суровым хозяйским запретом
не купил нам букварь за четыре известных всем сольдо.
Я и думать не мог, что когда-нибудь в библиотеке,
куда путь проложил упомянутый выше букварь,
свою встречу Любовь и покаюсь пАломником в Мекке,
встречу счастье своё и смирюсь, как отшельники ВСтарь.
Стали ясными дни с четвертинки и до половины,
и в дебрянской глуши я, уже полуграмотный шут,
был сражён наповал на других не похожей Мальвиной,
и с тех пор в никуда эти грустные песни пишу.
Я пытался бежать, только путаясь в шёлковых нитях,
чтобы я не писал, кукловоды вязали мне руки,
я мечтал стать мальчишкой и теперь я Егорушкин Витя,
жаль, от кукольной роли не избавился в годы разлуки.
С нарисованных глаз льют капели предательской влаги,
все равно убегу и увижу Мальвину мою.
в темном, тесном чулане всё из той же обойной бумаги
для поездки домой себе новый костюмчик крою.
В.Е.