Прошил декабрь насквозь Венецию ветрами.
Поры ненастной навалив на город бремя,
То дождь, то брызги волн набрасывал горстями,
И хмуро делал вид, свиданиям не время.
Между домами, стиснув донельзя пространство,
Кирпичных стен громады тяжестью нависли.
Как будто, выставив наружу всё убранство,
Внутри забыл вдруг город выдать коды мысли.
По лабиринтам неизведанным блуждая,
Как в измерениях других, необъяснимых,
Путь свой зигзагами по ходу пролагая,
Я шёл на Набережную Неисцелимых.
На встречу с ней, хоть у неё не то названье.
Но дал Иосиф Бродский ей определенье
По временам, когда предсмертное страданье
Там покидала даже мысль на исцеленье.
Что самого его влекло в пылу мечтаний
К местам, где призрачен раздел воды и суши.
Какую часть хранил от тех воспоминаний,
Что вынес с берегов Невы, а что разрушил.
Он и себя так называл, неисцелимый,
И будто здесь мог только, вглядываясь в вечность,
Впустить в себя весь мир наш, тонкий и ранимый,
Где безысходность переходит в бесконечность.
Сам от каких хотел избавиться страданий.
Как этот город стал ему незаменимым.
В другом краю закончив путь земных скитаний,
Сюда вернулся навсегда, Неисцелимым.
К каналам жался строй фасадов мокрых зданий.
Ком облаков воды касался временами.
А я, найдя тот уголок в конце блужданий,
Невольно думал, где же мы, и что же с нами.