Он топтался в прихожей, никак не решаясь уйти.
Нужно что-то сказать, но замёрзли слова словно льдинки.
Наконец, он решился и выронил тихо: «Прости…»
А она словно камень. В огромных глазах ни слезинки.
Так с безмолвным отчаянием стыла вокруг тишина,
А часы на стене громким тиканьем били по нервам.
Закольцована мысль в голове: «Ты НИКТО. Не жена»,
И ярлык на тебе – ты гулящая, наглая стерва.
Ставить некуда пробы, уводит чужих мужиков!
Как не стыдно! Залезла в семью, там же малые дети…
Столько жёлчного яда и злобных с проклятьем плевков,
И смертельных как пули, которых страшней нет на свете.
Он глаза опустил и за дверь виновато скользнул,
А она, замерев словно статуя, не обернулась.
Только резкая боль, словно в сердце вдруг кто-то кольнул,
И захлопнулась дверь сквозняком. А она вдруг очнулась.
Словно мир разорвался на тысячу разных миров,
А она как кремень, только слёзы беззвучно катились.
Что-то лопнуло в сердце, как сотня воздушных шаров,
И часы на стене неожиданно остановились.
Сколько боли в огромных как чистое небо глазах,
Ведь она виновата одна, остальные безгрешны!
Не дай Бог так любить, каждый день, утопая в слезах.
Это ей поделом, мы-то праведники все, конечно.
А она отпустила. Хоть сердце рвалось на куски.
Привязав себя накрепко, чтоб не сбежала, ремнями.
И теперь надо как-то прожить и не сдохнуть с тоски.
Если не забросают кристальные души камнями.