* * *
Сирень, пионы. Стихотворец-май.
Намаешься с его хмельной повадкой.
То солнцу, то слезам небес внимай
над в клетку разлинеенной тетрадкой.
Не в шутку, а всерьёз сложилось так -
до слёз светло над рифмой маломальской.
Вот так же честно плакал Пастернак
над женственной распутицей февральской.
Борис ли Леонидыч насвистал,
ожёг ли рот я "горькою от Борьки"? -
Но снова в мой полночный мадригал
цветеньем веток ломятся задворки.
На то и ночь - как песня "Караван",
чтоб во дворе, акацией укрытом,
я смог бы спеться, через океан,
с потомком Баха, Бахуса - с Бахытом,
которому я не соврал: "Люблю!",
а он: "Аналогично!" - сдал мне сдачу...
В шагренях мая до утра не сплю,
не подстелю соломки скрипалю,
лишь лёгкости смычка в ответ - заплачу.
* * *
Снежноягодник пахнет. Сирень
всю неделю пьянит ароматом.
Как расстаться с тобой, майский день,
как проститься с возлюбленным братом?!
Как суметь пережить эту страсть,
если святость нежнейшего цвета
обречённо готова опасть
на порог торопливого лета?
Так и жизнь-голубица моя, –
за наветом вослед ли, за пулей, –
отлетит, радуг-слёз не тая,
в юном мае ли, в спелом июле...
И прошу я её: «Не спеши
улетать вслед Пасхальной неделе.
Бог ведь любит сирень. Подыши
персианством лилового хмеля!»