Мне маниакально не цепляться
за житьё – лишь явью исцеляться:
«Солнце – неба царская монета
(на неё ли куплена планета,
что навек моей опорой стала?);
ночь – с луной, которая устала
отраженьем быть, дежурной лампой;
день – со сценой новой, с ветхой рампой, –
на которой мало счастья света;
зорька, вся в стыдливой маске цвета
(постоянно перед кем стыдится?);
родника хрустальная водица
(припадёшь, попьёшь – заломит зубы);
в поцелуях пухнувшие губы
той девчонки – первой и случайной;
запах водки с винегретом в «чайной»,
где отец осел, с получкой, в пьяном
кураже и в разбомбасе явном
(«Пусть «калиф на час» я, жизнь-подлюга!
Завтра казнь – бодун. И похмелюга…»).
Насмотрелся – и не пью. Полвека.
Много пыток – мало человека.
Вот, стихи, к примеру, – тоже пытки:
захмелеть душой облом попытки…