С плаката мордочка мёртвой мыши
Извещает меня, что город стал ближе.
Куда же ещё? Он под ногтями
И в уголках глаз.
Старательно мою руки с мылом.
В зеркале, безупречно унылом,
Двадцатью шестью с половиной годами
Отпечатываюсь без прикрас.
Очень хотелось бы снять с себя кожу,
Мясным человеком, свежим, пригожим,
Улыбаться прохожим, строить им рожи –
Может, в другой раз.
Сегодня прожитое гложет,
И память распухает, как дрожжи,
В теплой воде тошнотворно похожих
Секунд, каждая - в час.
Память шипит, раздувает вены,
Марает губы клочьями пены,
Память раскалывает череп,
Память дергает глаз.
Память слепо скребет по бумаге
И лезет на лоб каплями влаги,
Память из-под, поверх, сквозь и через,
Память в который раз.
Все, что еще от меня осталось
(Ярость, желание жить, усталость)
Бьется за право быть в настоящем,
Право на здесь и сейчас.
У памяти есть лишь одна слабость:
Память почти не умеет плавать.
Я, по сравнению, сносный ныряльщик
И неплохой водолаз.
Ветра пощёчины. Лестниц подножки.
Двери на ощупь. Уют понарошку.
Прейскуранты – словно расстрельные списки,
Над стойкой – иконостас.
Айсберги медленно тают в стакане.
Память кренится, словно Титаник.
Через пробоины хлещет виски.
Я повторяю заказ.