1.
Пренебреги прощальными кругами,
лети, птенец из рода Оригами,
крылом бумажным синеву кромсай;
теснО гнездо на дереве-бонсай.
Под сакурой охотник узкоглазый
прищурился, прицелился, промазал,
махнул рукой, сказал япона-мать,
и вдругорядь уже не стал стрелять.
Лети повыше, времена жестоки;
используй восходящие потоки,
потокам нисходящим веры нет.
На стапеле, из утренних газет
уже заложен новенький кораблик
и мы с тобою встретимся, журавлик;
меня легко узнаешь по саке
в одной руке и во второй руке.
пR2
Вышло глупо и некстати
(говорили ж – не глупи) –
разругался «R» в квадрате,
в пух и прах, с соседкой «п».
Сразу стало не до смеха,
помириться – выше сил.
Как теперь глагол «подъехал»
заменить на – «подкатил»?
В бесконечном шуме-гаме
нем укор из-под бровей –
не могу ходить кругами
возле любушки своей.
То ль округа угловата,
то ли дурень угловат.
Это всё из-за квадрата –
он и будет виноват.
3.
Собака с кошкой дружат,
играют у крыльца,
потом попьют из лужи,
опять играются.
А ты со мной не дружишь,
всё обижаешься,
одна стоишь у лужи
и отражаешься.
Карусель
Конь за лошадкой мчит на карусели,
несправедлива жизнь на самом деле,
всё время цугом, а охота раком.
Какая жизнь жестокая, однако.
Спектр
Тихой сапой, без огласки,
без опаски, под шумок
белый цвет ворует краски,
только чёрную – не смог.
Оглядишься – зимний вечер,
ледяная пустота.
Белым снегом белый ветер
запечатает уста
и затихнет до рассвета
разговор о мелочах.
Зыбкий контур силуэта
с белым небом на плечах,
распростёртые объятья,
неизменный тет-а-тет,
но они совсем не братья –
белый свет и белый цвет.
Ни словечка укоризны
я воришке не скажу,
принесу большую призму
все цвета освобожу.
6.
Бобслеист по кличке Боб
к саночнику Сане
на Ниссане едет, чтоб
взять у Сани сани.
Он на тройке захотел
покатать зазнобу
потому что надоел
стылый жёлоб Бобу.
В нём высокие борта,
неизбежный финиш,
воздух свищет мимо рта
и отлить не выйдешь.
7. Пуговка
7а.
Рубашка с воротом апаш,(косого ворота винтаж)
мурлычу песенку;
у горла пуговка …шабаш –
не хочет в петельку.
Её пластмассовая плоть
проворней ласточки;
мои угрозы: отпороть –
вообще до лампочки.
И дверь на петлях, и окно
ей удивляются:
как это скользкое говно
сопротивляется.
7б.
Солнце в небе. На земле
дальняя дорога.
Если кончу жизнь в петле,
не судите строго.
То-то вся моя родня
спляшет на могиле.
Нужно только, чтоб меня
крепче не пришили.
Нестерпимо мне смотреть
на сверканье "молний".
С ниткой бы перетереть -
оторвусь по полной.
8.
Бабочка капустница
на капусту спустится
раз её сторонится
бабочка лимонница.
Словно с крылышками страз
пролетит павлиний глаз –
нимфа Ио. Чёрно-ал
носит траур адмирал;
хоть прекрасен и казист,
но врождённый пессимист.
А семья домашней моли
что-то жрёт на антресоли;
вот куплю им нафталину
…ишь, устроили малину.
9.
В парике по реке
я плыву на лодочке.
У меня в рюкзаке
есть бутылка водочки.
А 0,5 на одного –
это вам не шуточки.
Больше нет ничего…
и зачем-то удочки.
10.
А хорошо ль душе без тела?
А плохо ль телу без души?
Смотри, фанера полетела.
Какой Париж в такой глуши?
Футболка с Эйфелевой башней.
Ах, вот она какая связь.
Душа, как грач, парит над пашней.
И о фанеру эту хрясь.
Эффект бабочки
Бабочка два усика сунула в розетку,
и сгорела бабочка, как сухая ветка.
А мораль, какая здесь? Никакой морали.
Просто ходит человек, бродит по спирали,
как и в те года, когда не было розеток,
а сейчас пришла беда – искры из фасеток;
от эффекта бабочки жди теперь напасти;
слишком много дал господь насекомым власти.
12.
Спустился к морю. Выпил пива.
Подумал. Пиво повторил.
Сидел у моря, ждал отлива.
Отлива не было. Отлил.
Поднялся в горы. Выпил чачи
не в первый, не последний раз.
Ждал сдачу, не дождался сдачи –
не Альпы и не Апаллачи –
я узнаю тебя, Кавказ.
13.
Две дамы чеховского вида,
у правой дамы – бультерьер,
он стережёт её либидо
и густо удобряет сквер.
Он гадит, словно гадят в душу,
мы с бультерьером не в ладу;
его не будет – я не струшу,
рискну собой и подойду.
Мне нравится фигура дамы,
её в облипочку штаны;
у правой дамы килограммы
как надо распределены.
А дама слева – королева,
её собачка – идеал,
но мне заказано налево:
я виноват и слово дал.
Ах, слово-слово – птичка божья,
ах, совесть – божия узда;
мы все у твоего подножья
птенцы из одного гнезда:
праматерь с яблоком у древа,
та, что в облипочку штаны,
и я, и та, что королева.
А бультерьер – от сатаны.
14.
У человека крылья есть,
пускай и крылья носа.
Осознавая эту весть,
на нос смотрю я косо.
В далёком прошлом херувим
раз голова крылата,
и этот факт неоспорим,
и тяжела утрата.
Как хорошо, что не один
в такие вот моменты.
Я, киви, страус и пингвин
топорщим рудименты.
15.
Когда я играл на рояле,
а я не играл никогда,
Вы взяли и перепаяли
раскрытой души провода.
Бемоли, дымок канифоли,
цветных проводов мишура,
Вы мне прошептали: «Доколе?»,
я Вам прошептал: «До утра».
На то оно Доброе утро,
что дамы из племени сов
не тычут в лицо «Камасутрой»,
и не наблюдаютъ часовъ.
Мы чёрное с белым мешали,
играя в четыре руки,
меняя покой пасторали
на ритмы игры в поддавки.
Точёные чёрные ножки,
финальный аккорд пережит,
и пусть между нами не кошки,
а чёрный рояль пробежит.
Раздут самовар голенищем,
печенье на нотных листах;
рояль мы конечно отыщем
в ближайших от сцены кустах.
16.
Из рояля музыка через край бежит,
волосок вольфрамовый в лампочке жужжит.
«Закрывай-ка крышку» - нервно говорю,
а не то, как лампочка я перегорю.
А перегорелый буду никакой,
ну а никакой-то я тебе на кой?
17.
Моюсь в ванной, снова надо мной
кружевное сушится бельё;
ты опять стирала в выходной,
это – искушение моё.
Тёплый душ, массажная струя,
белой пеной ванна по края;
мы с бельём скучаем без тебя,
сохнем оба: и оно, и я.
В саду «Эр итаж» или Тополь М
Берёза стояла не во поле,
стояла в саду «Эрмитаж»,
склонившись не к клёну, а к тополю.
Такой вот любовный пассаж.
Берёза искала опору
единственной белой ногой,
особенно в зимнюю пору,
когда становилась нагой.
А клён от ноги (или стана?)
чумел, подпирая забор,
и снился ему непрестанно
Лепажа дуэльный топор.
И, чуя корнями засаду,
задумал влюблённый тандем
украсть из названия сада
для тополя литеру М.
19.
Когда с тобой лежит бревно
холодное, как снег.
Приходит в голову одно:
оно - не человек.
Есть мозга ствол и есть кора,
и кругом голова.
На то похоже, что вчера
опять я был "в дрова".
Таких, как я, с утра не счесть
в урочный день и час.
Мой папа Карло, где ты есть?
Сними же стружку с нас.
Поставь убогих на крыло,
в глазах зажги огни,
да у бревна прочисть дупло
и сверху полирни.
20. Сорокауст
1.
Зимнее солнце стоит невысоко,
длинные тени резки.
След на снегу. Пробегает сорока,
глазом косит воровски.
Не подарил орнитолог колечка -
впору одной вековать.
Сыплют старушки: пшенка, да сечка,
что с этих бабушек взять.
Скок у сороки - словно гарцует
снегу с утра намело.
Кто приголубит, кто окольцует,
тот и возьмет под крыло.
2.
Серая ворона ходит по траве,
у неё огромный клюв на голове.
Был бы у вороны вместо клюва рот,
я не городил бы этот огород.
Я бы не боялся, как она, куста,
целовал ворону за кустом в уста.
21.
Давным-давно с женой моей
мы создали семью.
Я взял фамилию жены,
она взяла мою.
Как-так, мне скажут: "Где подвох?"
дотошные умы.
И я отвечу, что с женой
однофамильцы мы.
22.
Клёва нет хоть тресни,
так: едва-едва.
Сочиняю к песням
новые слова.
Просто так, от скуки
чтоб не умереть.
Может будут внуки
эти песни петь.
А сидел бы дома
и под судака:
хочешь, можно рома,
хочешь, коньяка.
Но сижу рыбачу.
Хорошо, что зять
две бутылки чачи
догадался взять.
23.
Пьёт художник, как сапожник.
Встанет Основоположник
посмотреть на дело рук –
сразу сайку за испуг.
Пьёт сапожник, как художник.
Сапоги стачал пирожник.
И поэт Пегаса влёт
мелкой дробью бьёт и бьёт.
Как и я, в долгах и пенях,
кошка дремлет на коленях,
кошка сделана под гжель,
в голове у кошки щель.
Нивы сжаты, рощи голы;
вездесущие глаголы,
пламенея, жгут сердца
ради красного словца.
Рыжим цветом, как морковка,
в точках божия коровка.
Дай одну в конец строки
или прочь с моей руки.