Покалечила, кожу сняв заживо, резко и быстро
сухой шелухой,
выжав нутро словно цитруса сок, едкий и чистый,
оставив больной
биомассой лежать на полу, не живым и не мёртвым,
пустым до краёв,
и тщетно цепляться с глухим и тоскливым упорством
за руки её.
И ядом заполнила рот мне, насильно вливая,
сквозь слабое: «Нет…»
По свежим увечьям и ранам прошлась, улыбаясь,
ломая хребет,
с насмешкой: «Не больно?». А мне до зубовного скрипа
ползать за ней,
слюною и кровью давясь, с умоляющим хрипом:
«Скорее добей».