Т.З.
– Глянь, соседушка, ровно как крестики Христовы зажглись! – Петро Антоновский чуть не тычет в оконное стекло Таньку.
К концу апреля подбирается, а ночью припекло всё весеннее и живое морозцем.
Утром выкатилось весёлое солнце, сосульки вспыхнули в сердцевине золотыми каплями. От капель зажглись лучики в стороны.
– Точно… будто крестики, – вздыхает глазастая и любопытная бабёшка Танька. – Вот ведь, будто ледяной человечек раскинул лёгкие свои ручки, и светится личиком из сосули, – добавляет свой расклад в виденное соседка.
Таня и Пётр радостно лупятся в огород, на застрехи, кусты сирени.
На землю словно грубая солдатская шинель брошена – так пропекло холодом снега. А по верху шинельки матовой крупки понасыпано. Она лениво принимает в себя солнечные лучи, лениво же и отдаёт. Ровная и мелкая морось солнечных искр перебирается в крупке, не слепит глаза. А хорошо!
Пётр потерял жену семь лет назад. Живёт один. Глуховат стал на одно ухо. Татьяна несколько раз окликала во дворе. А он стоял и долго-долго смотрел на четырёх скворцов, умостившихся на вязи берёзовой верхушки, окунутой в синее-синее.
– Ведь час уже сидят, сорванцы, – бросает Пётр Татьяне, подошедшей к нему. – Почешут под крылышком и снова замрут. К ним какие-то красногрудки присаживались в гости, так ничего, не беспокоили другу дружку, не озорничали.
Пётр живёт одиноко. Дети уехали так далеко, что и не докричишься приезда… Всё застоявшееся тепло в себе Пётр отдает кошкам, собачкам, птицам.
– Ну, пойдём, чайку в блюдцах поплещем да кипяточку похлещем.
Хозяин ведёт соседку к крыльцу.
– Ой, да что тут у тебя такое! – машет руками Татьяна.
Веранду украшает ожерелье голубей. И когда Пётр подходит к ступенькам веранды, некоторые птицы срываются с балясин и черепицы и умащиваются на спине и плечах его.
Пётр Иванович несёт на себе птичье кочевье до дверей. У них он легонько взмахивает рукой, и голуби садятся на перила. Некоторые уже нетерпеливо снуют на подоконнике, заглядывая в комнаты.
Живёт он аккуратно. На дворе ни одной щепки брошенной, и дом чист. Холостяком в нём не пахнёт, а вот запахи колодезной воды в вёдрах, смолистой щепы для растопки, сухих баранок – сразу учуешь. Но забивает сегодня все их запах свежей клеёнки. И на ярких вишенках и винограде возложено скромное угощение к чаю.
– Встречай гостей, Татьяна. – Пётр Иванович распахивает солнечную форточку, и на кухонку влетают несколько голубей. Они начинают осторожно переступать по клеёнке, подрагивать головками, заглядывать бусинами глаз в ладони Петра, раскинутые по столу. Что-то тихое, как далёкий ручеёк, перекатывается в их зобах…
– Сидь покойно, Татьяна, не трепестай руками. Покормятся и уйдут.
Пётр сыплет на широченный подоконник семечек и хлебных крошек, и они с Татьяной садятся пить чай.
Мягко цокают лапки по дереву, швыркают чаёк соседи.
– А вчера желтоклювики прилетали. Скворцы… Те, говорила учителка, летят дальше, в тундру. Обживать скворешни не будут – другие у них планы. Пушистые, круглые… ровно мячик или клубки из шерсти!
– Да и я видела вчера их у почты. И не боятся нисколь меня. Так ты не забудь, Пётр Иванович о горбыле для меня. Уж приди, пильни. А счёт позже…
Коротко потолковав, они выходят во двор.
– Смотри, не улетели. Эти наши! Стройненькие, голенькие на пёрышки. Таким в тундре не жить. А насчёт дров потолкуем через полчасика. Сейчас вот до лавки дойду, купить надо кое-что.
Пётр Иванович проходит мимо крыльца. Левую руку он сует в глубокий карман брюк, который сразу оттопыривается почти до колена, а правой легонько шлёпает себя по плечу. На плечо слетает один из голубей, и они выходят на деревенскую улицу – Птица и Человек.