Вокзал затих, аккорд закатных тополей
вершит картину дня пасхального апреля.
Цветущих вишен тают акварели,
и ветер с моря к вечеру сильней.
На крыше пара диких голубей –
глядят в закат,
гнездятся, меж собой воркуя,
а вдоль забора из фигурной туи
расцвёл и пахнет персик, горько-сладковат…
Мощёный тротуар ведёт меня к заливу, мимо
сидящих у кенассы караимов:
седые старики, о чём-то думая, молчат.
Их кроткий, умиротворённый взгляд
как будто в прошлое, назад,
к истокам распрей, обращён,
и каждый виноватый в них -
давно прощён…
На море шторм. Кармин заката оттеняет парапет и плиты
залива древней Каламиты
и льётся, отражаясь в куполах прибрежных храмов
и в полумесяцах мечети,
спадая через ветви тонкой и дрожащей ловчей сетью
на полированный молитвой и слезами мрамор.
Мой город,
я познал за эти годы много разных грамот,
но в жизненные мелодрамы
годился только как статист,
и вот смотрю на купола знакомой с детства панорамы:
кресты и полумесяцы священной пиктограммой
мной вписаны в распахнутый небесный лист.
Мой город,
я устал от роз и от ветров и, как больная чайка,
не в силах оторваться от земли,
мне не собрать в твоём порту свои шальные корабли
и хочется напиться водки
в маленькой прибрежной чайной...
Ночь надвигается, а ночью мысли строги
и бродят с ветром меж неспящих птичьих стай.
Я, наконец, вернулся. Я нашёл дорогу
к тем узким улочкам,
где мой Исакий,
мой Стамбул
и мой Синай…
***
фото Е. Покрепа.