поэзия деграданса
упала с полки поэзия, и это эвтаназия полезела, и декаданс показался энтузиазмом;
и все читалки опустели; поэзия капустных грядок была ровна как мировой порядок;
сыр в мышеловках фотографировал и после гравировал художник ловкий; и бравировал маразмом;
но это был ещё прикладной марксизм - стихи читали пролетарии, а остальные пролетали как гуси до австралии;
какие карлы строки крали клары гуси не накаркали а накрякали; и мыши шевелились среди сырных прядок;
и продолжалася поэзия развиваться в сторону упадка, всё манькеризм-стриптизм,
всё буржуаззный разный куртуаз, все с классики последние штаны содрали;
и выразительные средства подстилали матами, сиропы лили, окунали сахарными ватами, а ведь по сути просто охеризм;
век двадцать первый был одним сплошным очком, выдавливал суть переваренной культуры,
не зная, что успеть воспеть, куда загнуть, и ясность в том была лишь что предстояла перед всеми муть,
и символизм провозглашали выразительным молчаньем окорочка и гриль-куры;
поэты деграданса не давали никому уснуть, засунуть, ближнего больнее пнуть;
уйти, в конце концов, куда-нибудь, и общество умилялось, завязав глаза -
и фемине, и фемиде, и каждому, даже и не пробовшему ни улиток, ни живых мидий;
шли споры с либералами о том, где воевать, с кем дружить, и геополитику курьёзно устанавливали в миде;
как голая глиста извивалась символ трезвости безкистая и безлистая лоза;
всё было информацией забито так, что мыслям было тесно, словно тесту, и деграданс следил за бессмыслицей по тексту;
и он не мог выставить эти мысли, замёрзшие, как в коробках тушки синих кур, как в очереди загсовом стоящие невесты;
он был ужасен, все мечтали о классИ, но, суть свою сквозь зеркала не видя, читатели кривлялись, искажая деграданс, любя невиданное, и сущее, по сути, ненавидя.
***