Арестант

Николай Ермилов
Гоня с глухих гнездовищ птицу и зверя из лесных чащоб,
Над древнею тайгой носился визг пил со стуком топоров.

Под зорким оком конвоиров команды каторжан вели
Лесоповал неторопливо, встрясая с хрястом твердь земли.

Лишь только вальщики повалят ель, пихту или же сосну,
Вслед сучкорубы обрубали с них ветви и несли к костру.

Застив свет сизой пеленой, гоня прочь тучи мошкары,
Кругом средь просеки лесной стелились едкие дымы.

Гуськом шагая друг за другом, сменяя тут же сучкорубов,
Кряжовщики пилой те плети в размер пластали и несли
Трёхсаженные брёвна в клети, их разместив вдоль полосы.

Труды кряжовщиков сменяя, толпа корчёвщиков шла вслед,
От пней пространство очищая посредством топоров и слег.

С концом корчёвки землеробы, срезая верхний слой земли,
Весь дёрн грузили на подводы и с лесосеки прочь везли.
Затем, встав цепью с двух сторон, канавы сточные копали,
Края срывали под уклон, а грунт в центр просеки бросали.

Его ровняли наверху трамбовщики, восстав в шеренгу.
Руководил устройством ленты геодезист, смотря в трубу.

За землеробами, толкая платформы с грузом пред собой,
Шёл паровоз, пары стравляя, пуская ввысь шлейф дымовой.
К работам приступив, путейцы, всю насыпь щебнем умостив,
Положив шпалы, тут же рельсы крепили на гнездах стальных.

И вот уже, где лишь вчера средь чащ бродили только звери,
Светилась нынче колея, стальной стрелой пронзая дебри.
Сквозь реки, горные пороги, вводя в строй подвижной поток,
Шла вдаль железная дорога, стремясь всё дальше на восток.

Шёл девяносто первый год. Стремясь ускорить малый ход
Дел в освоенье недр Сибири, правительство и государь России
В жизнь воплощали свой проект, что открывал зелёный свет
Прокладке рельс вдоль всей страны в счёт государевой казны.

Не знал доселе мир свершений таких, как этот путь являл:
Своим великим протяженьем семь тысяч вёрст он покрывал.

В рескрипте сыну Николаю наказ дал Александр Третий –
Чтобы, дела возглавив эти, в устройстве линий применял он
Всегда российский материал, вёл стройку русскими людьми,
Чтоб размещала магистраль заказы лишь внутри страны.

* * *
В углу конторского вагона, за тёмным письменным столом
Сидел бухгалтер-заключённый, Сергеем Томским звался он.
Поодаль надзиратель сладко дремал, рассевшись на скамье,
Сопеньем сотрясая складки на толстом, рыхлом, злом лице.

Был молод каторжанин, ростом высок, но измождённо худ.
С изящной деловой сноровкой вершил он счетоводный труд.
Не глядя щёлкая костями массивных счёт, Сергей тотчас
Итоги ровными строками вносил в бухгалтерский баланс.

Треть срока отбыл в заключенье он, долю жалкую влача,
По обвиненью в покушенье на жизнь российского царя.

В то время Томский в Петербурге заканчивал университет.
Учился с рвеньем он, к науке имея склонность с малых лет.
Там его в группу вовлекли, что возглавлял студент Ульянов,
И на досуге скоро стал он вникать в марксистские труды.

Постигнув суть сиих учений, с кружковцами ходил Сергей
Среди промышленных селений к столице близких волостей
И в разговорах с бедняками ругал самодержавный строй,
Наивно думая речами к борьбе подвигнуть люд простой.

Впустую шли все их усилья: наслушавшись мудрёных слов,
Поспешно люди уходили, скрываясь в тьме своих дворов.
Не в редкость, что и убегали студенты прочь на всех парах,
Когда в зажиточных домах на них с дубьём вдруг нападали.

Кружковцы скоро уж изжили запал пропагандистский свой
И с тем громить царизм решили террористической борьбой.
Был должен жертвою отмщенья сам Александр Третий пасть.
Но только не дремала власть, ведя за группой наблюденье.

Бомбометатель Генералов жандармами был с бомбой взят,
Когда на Невском жертву ждал он, готовый применить заряд.
А вслед арестовали всех. В тот день и Томский схвачен был.
В главе с Ульяновым весь верх повесить суд постановил.

Сергей же двинулся этапом, чтоб «в глубине сибирских руд»
Без отдыха кайлом с лопатой вершить свой покаянный труд.

Он не блистал отнюдь здоровьем и был готов уж умереть,
Трудясь на шахте под землёю, но тут мелькнул удачи свет.
Начальник каторги, Костоев, прознав, что кончил он физмат,
К себе его тотчас пристроил – в тепле работать, средь бумаг.

С началом стройки магистрали сменил места невольный стан:
Из истощенных шахт погнали на путь железный каторжан.

Был поезд арестантский придан к участку Снохина Петра.
Подрядчиком казённым был он, весь цикл работ производя.

Начальник ушлый подружился с Костоевым, по ходу дел,
И скоро с ним договорился, чтобы в контору Томский сел,
В хозяйстве Снохинском исправно всю бухгалтерию ведя.
Имел предприниматель планы извлечь им пользу для себя.

Сам Снохин был из крепостных. Став вольным, в одночасье
Ушёл он в город с мест своих, чтоб поискать в нём счастье.
Начав простым чернорабочим на стройке рельсовых путей,
Прошёл в десятники. Упрочив свой капитал, набрал артель.
Беря в концессиях подряды, промышленником крепким стал.
Жила в Пётре одна услада – безмерная любовь к деньгам.

Чтоб не снижать в работах темпов при возведении пути,
Верстать корректировки в сметах сами подрядчики могли.
И Снохин с лёгкою душою сей труд на Томского взвалил,
Чтоб арестант своей рукою приписки для него вершил.

Размах приписок впечатлял: средь суши Снохин осушал
Болотных пустошей версты, взрывал граниты на песках,
И сотни мёртвых душ вели работы в Снохинских рядах.

Начальник каторги был в курсе всех этих воровских афер.
Поддавшись алчному искусу, Костоев с них процент имел.

Охрану к Томскому приставив, конвойным он давал наказ,
Чтоб те, на службе пребывая, с Сергея не спускали глаз.

Жил заключённый при конторе и здесь же пищу принимал.
Лишь перед сном его на волю конвой гулять препровождал.

Был честен каторжанин тихий и, труд верша во благо злу,
Не мог спокойно зреть, как лихо Пётр Снохин обирал казну.
Насильно в дело вовлечённый, Сергей завёл себе тетрадь
И в ней реальные объёмы стал по ночам отображать.

* * *
Вдоль по дощатому перрону, что днями был запущен в строй
На новом полустанке Сонмы, начальство собралось толпой.
В главе всех Снохин и Костоев встречать комиссию пришли.
И вот, стуча на стыках, поезд прибыл по главному пути.

Сойдя из литерных вагонов, по шпалам рельсовых путей
Пошли чины по перегону в кругу их встретивших людей.

И вдруг, спокойствие нарушив, протяжной чередой визжа,
Со стороны жилых теплушек взвилась ружейная пальба.
Все разом встали, удивлённо взирая: к ним что было сил
Бежал вприпрыжку заключённый и защитить себя молил.
А следом конвоир мордатый спешил, затвором скрежеща,
В чём свет стоит ругаясь матом на арестанта-беглеца.

Костоев, вскинув револьвер, стал в каторжанина стрелять.
Сергей, сражённый в грудь, успел из робы вытащить тетрадь
И крикнуть, рухнув на колени: «Хищенья, господа, хищенья!»

* * *
Под зорким оком конвоиров, неся свой покаянный крест,
Средь девственной тайги валила команда каторжников лес.

Пётр Снохин, сучья обрубая, собрав их в кучу, нёс к костру
И, жизнь былую вспоминая, безмолвно клял свою судьбу.

А в Николаевском централе Костоев отбывал свой срок.
Лишённый чина и регалий, на десять лет он сел в острог.
Дни узник проводил в молитве, готовясь к Божьему суду.
Не чаял из тюрьмы он выйти: седьмой десяток шёл ему.

Вблизи от полустанка Сонмы, на взгорке, под стволом сосны
Лёг камнем обрамленный холмик среди погостной тишины.
В день погребенья счетовода за гробом шёл участок весь.
Взревев надрывно, паровозы ему гудком воздали честь.