...и тогда я знаю, что всё-таки иду...
Д.Г. Лоуренс, Тени.
Будет краткое, невозможное счастье, –
Мимолётное солнце в кувшинках текучих
Или ветер пустынный в цветах горечавки –
Глубь земная поёт... Не простое наскучит,
Но идущее врозь, в объяснение, в новом
Изымая внезапное, сном малоценным
Пребывая в зияющем... Жидкой стеною
Разделённого моря объятое, – сценой
Ослепительной жизни обыденной, – это
Объяснённое, прочное, в мысли простейшей
Изменяется к лучшему – юную нетель
Раздирает страдание, сердце протешет
Отворённое надвое стебель древесный
Равнодушного времени. Шли пустотою
В непостижное зрящие, лучшею песнью
Здесь молчание было. И ризой влитою
В том расколотом зрела земля, в долгожданном
Восхождении в целое, плотное – в воздух,
Неизвестное принявший, словно панданус
Прорастая всё дальше, ходульные лозы
Простирая в чужое. Но жившие зримым,
Отвердевшей водою, подсказкой пространства
Пробираясь в невидимом, зренье изринут,
Только стены сомкнутся, случайное разнство
Недоступного с явственным в нём упраздняя... –
Пусть поверхность живёт пустотой! Пусть немое,
Став замедленным голосом, знает, не зная,
Генцианы цветущие, ветер и море,
И внесённые солнцем в безбрежное, в небо
Предзакатные камни, и лёгкою зыбкой
Пусть пустыня плывёт, купиной пламенея,
И ночной глубиною пусть станет полнее,
Словно слёзы, прозрачной улыбкой...
Июль 2013.
Замечаю, что многие из читателей словно бы спотыкаются на этом стихотворении и, открыв одно или несколько, читают, но стоит им открыть вот это, тотчас уходят. Что ж, попытаюсь объяснить его. Да, говорят, в сочинённом ничего не нужно объяснять (Агата Кристи, например, так говорила)). Но вот Рильке, например, всё же объяснял, хотя и частично (Витольду Гулевичу, переводчику его стихов).
Итак... Название и эпиграф отсылает к стихотворению Лоуренса «Баварские генцианы». Особенно последние строки:
Дайте мне цветок на высоком стебле, три синих огня,
потому что я брачный гость, я зван туда,
где жизнь творится во мраке.
(Перевод Александра Грибанова).
Но это отшествие во мрак – лучше же сказать прохождение через мрак – не смерть. Или, если хотите, смерть, через которую мы проходим и – снова живы! Эти обстоятельства нам многократно известны в жизни. Страдание. Это подобно Богооставленности. В которой творится наше преображение, наша жизнь.
Архетипом человеческой оставленности Богом (и вместе – парадоксально – ведения его сквозь пустыню) были обстоятельства израильтян, выведенных под предводительством Моисея из рабства фараону в Египте. Так, по крайней мере, понимали святые отцы, например, свт. Григорий Богослов, точнейший из богословов. Прохождение через Чермное (Красное) море и было образом смерти. В крещении и мы, словно умерев, исходим из воды новыми и живыми.
Здесь это событие – прохождение через Чермное море и живёт (не хочу говорить «обыгрывается»).
Беспрестанно сталкиваясь с всевозможными явлениями мира в нашей жизни – событиями, вещами (это – «простое»), мы их словно пробуем на вкус, толкуем, пытаясь вплести в нашу картину мира – аналитический ум пытается и классифицировать. Но это, классифицирование, словно объяснение (коим по иронии сейчас и занимаюсь) этих явлений и вещей, мертвит их («идущее врозь», т.е удаляющее от самой вещи и события).
Оно лишает нового внезапности, чуда. Приняв объяснение и успокоившись на нём («а, это значит вот то-то...»), мы словно спим в объяснённом. А ведь эти вещи и события, содержание нашей жизни, – всё это зияет, т.е. просвечивает Вечным.
И всё же мы укладываем всё переживаемое нами в некий букет. Когда просто предстоим происходящему, узнавая на вкус, переживая. И внутри события, внутри предстояния вещи, мы растём. Растёт и происходящее. И так оно, совершаясь, как кокон бабочкой расторгается смыслом. Так и первотёлка рождает телёнка. Так и сердце, пережив нечто, растёт, делаясь новым, принося плод. И время, как бамбук, прорастающий насквозь, участвует в этом «кесаревом сечении».
Дальше (с четвёртого четверостишия) как раз изображается Исход из Египта, переход через Чермное море. Приводится на память архетип всех человеческих переходов, перерождений в новое.
Но те, кто (как аналитический ум) живут лишь зримым, даже не пытаясь услышать Вечное в нём, после того, как минуют страдание или особые обстоятельства своей жизни, тотчас забывают всё это – «зренье изринут».
Но нет! «Пусть поверхность живёт пустотой»! Поверхность – канва наших событий. Пустота же – вот то зияние Вечного, Иноприродного, единственно подлинно Живого.
Простите, если, объясняя, ещё больше запутал)))